Шехерезада - Энтони О'Нил Страница 53

— Даже не верю твоим словам, Хамид. Какую тревогу? Зачем?

Нет ответа.

— Хамид?..

Неизвестно, заслуживает ли она ответа.

— Надеялась, что кто-нибудь услышит, — прошипел он.

— Неправда, — надула она покрасневшие губы. — Ты меня бесчестишь.

— Ты сама себя обесчестила.

— Меня кто-нибудь слышал, Хамид?

Он поколебался:

— Ни одна душа.

— Тогда зачем ты меня ударил? Что хотел доказать?

Ненавистный вопрос.

— Знай — ты жить недостойна.

Она пропустила это утверждение мимо ушей.

— Правда? Потому что была обольстительницей? Ты меня только такой считаешь?

— Если бы я считал тебя только такой… — инстинктивно выпалил он, но не стал договаривать.

Она вытерла губы тыльной стороной руки, глядя на похитителя, который медленно поднялся на ноги, сделал несколько пробных шагов, полез за пазуху, вытащил холщовый носовой платок, протянул — она притворилась, будто не замечает.

— Возьми, — сказал он.

— У меня есть свои тряпки, Хамид. Ты же сам мне их дал на случай месячных.

— Бери, — приказал он.

Как бы передумав, она взяла платок, промокнула кровь, протянула назад лоскут, красный, как Багдад. Он задумчиво посмотрел на него, потом медленно скомкал.

— Хамид, зачем ты меня целовал?

Нет ответа.

— Это был поцелуй, Хамид?

— Для чего ты со смертью заигрываешь? — спросил он.

— Да что ты, Хамид, — почти обиженно проворчала она — Неужели я заигрываю со смертью? Этот самый… как его там, Фалам…

Он пристально вгляделся в нее.

— …очень странно на меня смотрел, Хамид. Очень странно поглядывал. Похоже, с большим удовольствием. Ты меня предупреждал насчет него… и другого. Я запела, чтобы его отвлечь. Вот и все. Это правда.

— Отвлечь любовной песней? — усмехнулся он.

— Просто песней. Почему ты меня подозреваешь в дурных намерениях? Что плохого в том, если кто-то узнает о моем присутствии здесь? Я хочу остаться живой и невредимой, Хамид, ты же не будешь это оспаривать? Ты меня ударил. Знаю, что ты сделаешь, если кто-нибудь попытается меня спасти. Знаю — ты убьешь меня.

Он не стал отрицать.

— Поэтому ты меня ударил, Хамид? Потому что не можешь дождаться, когда меня можно будет убить?

Нет ответа.

— Правда, Хамид? Тебе этого хочется?..

— Зачем ты с Саиром заигрываешь? — вдруг спросил он почти бессознательно.

Шехерезада изобразила искреннее изумление:

— Неужели ты думаешь, что я заигрываю с Саиром? С безобразным уродом? Говоришь, будто я с ним заигрываю? Сначала с Фаламом, потом со смертью, а потом и с Саиром?

Он смотрел на нее широко открытыми глазами.

— Это он тебе сказал? Он об этом сказал тебе?

Хамид отвернулся.

— Если сказал, то солгал, Хамид. Если бы даже в меня была тысяча входов, для Саира моя гавань закрыта. Правда, он меня пугает. Я читаю его мысли. Думаешь, раньше я не читала таких мыслей?

Он не сдержался:

— Значит, ты его соблазняешь, да?

— Как ты смеешь высказывать подобное предположение? — с неожиданным возмущением вскричала она. — Как же ты смеешь так говорить? Как смеешь? — И вновь отвернулась, будто ей было стыдно на него смотреть, готовая разразиться слезами.

Хамид поразмыслил в молчании, потом спросил:

— Он до тебя дотрагивался?

— Пока нет, — огорченно призналась она. — Но это вопрос времени.

— Я велел мне сказать, если это случится.

— Тогда будет уже слишком поздно, Хамид. Она подняла глаза, точно девушка, ищущая защиты. — Зачем ты меня покидаешь? Я никому больше не доверяю. Да, улыбаюсь, вступаю в беседу и даже пою, но только для того, чтоб их усмирить. Знаю, ты меня понимаешь, Хамид. Я живу в страхе перед тем, что они могут сделать со мной.

— Можно подумать, тебя никогда не насиловали. Ты сама похвалялась.

— Похвалялась тем, что прошла через ад.

Он молчал, думая, что сам проходит через ад. Потом пообещал:

— Буду стеречь тебя, пока спишь.

— А в другое время? Зачем ты меня оставляешь?

— Я ненадолго тебя оставляю.

— Даже на час слишком долго. Боюсь, случится что-нибудь дурное.

— Ничего дурного не случится.

— Как ни гладок путь, о единственный камень можно споткнуться… Знаешь, кто это сказал, Хамид?

Он молчал.

— Абу-Муслим Преданный. Ты ему веришь, Хамид? Ты его приверженец?

Он безмолвствовал. Не могла же она прочесть записку с требованием выкупа, запечатанную в водонепроницаемой трубке. Тогда откуда знает? Дразнит его, что ли? На него вдруг нахлынуло непреодолимое ощущение, что он находится рядом со сверхъестественным существом. С гурией.

— Что-то дурное случится, Хамид, — повторила она. — Чувствую. Тебе действительно верю, но может возникнуть какое-то недоразумение. Произойдет какая-то ошибка. Случится что-то плохое. Кто-то жизни лишится.

— Зачем ты мне это сейчас говоришь? Сил нет слушать.

— Затем, что не хочу умирать, Хамид. Не хочу умирать. — Она жалобно сморщилась, поднялась на ноги, встала в неестественной позе, почти не дыша, глядя ему в глаза, словно ища ответа, успокоения. Плавно шагнула к нему, сверкая красными губами.

— Я могу еще дать очень много, — проворковала она. — Рассказать много сказок. Не могу смириться с возможностью — с реальностью, Хамид, с реальностью смерти.

— Только сама будешь в том виновата заявил он, выпрямившись в полный рост, словно из отвращения при ее приближении. — Аллах обрушил на Адама все беды из-за одной-единственной женщины.

— Аллах, Хамид? — как бы растерянно переспросила она. — Ты здесь сейчас поминаешь Аллаха?

Подошла уже слишком — невыносимо — близко, ощутимо высасывая из него жизнь, источая подлинную силу, как каждая буря. Он отступил, сопротивляясь чарам, сделал первый шаг, необходимый для полного избавления от нее, вырвавшись из утробы. И в нарушение собственных распоряжений оставил абсолютно одну, безрассудно бросаясь в проход, к свету.

Выбравшись наружу, будто вынырнув с океанского дна, жадно глотая воздух, минуточку постоял на уступе, оглядывая в меркнувшем свете руины великого города.

Увидел внизу Саира — крошечную фигурку в пальмах среди длинных теней на разбитой дороге, — пинавшего парочку незначительных трупов. Оседланный осел одиноко бродил по усыпанной камнями равнине.