Последние из Валуа - Анри де Кок Страница 51

– Я знаю, – слащаво промолвил Орио, – я знаю. Вы, господа, весьма жестоко обошлись с бедным бароном де Ла Мюром и его друзьями.

– Да уж – весьма жестоко! – высморкался Ла Кош.

– И потом, – сказал Сент-Эгрев, которого этот разговор начал несколько тяготить, – зачем вы опять сюда вернулись, господин оруженосец? Кто этот парень, с которым вы трапезничаете?

Тартаро вздрогнул, натолкав за щеки хлеба и сыру.

Орио ответил:

– Солдат графа Комминга, губернатора Лангедока, которого его хозяин – друг моей госпожи – позволил мне взять с собой в дорогу в качестве спутника. Моя госпожа, графиня Гвидичелли, которая проживает в данный момент в Париже, желает поселиться где-нибудь в Грезиводане. Она поручила мне, если я найду здесь подходящее жилище…

– Купите Ла Мюр, много с вас сейчас за него не возьмут!.. Хе-хе!.. – ухмыльнулся Ла Кош. – Хотя, вероятно, вам придется сильно постараться, чтобы разыскать его владельца. Замок, конечно, придется отстраивать заново, но…

– Но, – оборвал его Сент-Эгрев нетерпеливым тоном, – довольно уже болтать. Покупайте, что хотите, сударь. Вы ведь уже поели, не так ли? Вот и я хочу подкрепиться. Эй, Ла Кош, ты дичь думаешь разрезать?

– Сию минуту, шевалье… Никакого чувства юмора! Даже поговорить не дает.

– Всему свое время; когда я голоден, я кушаю, а не болтаю.

– Простите, господа; я вас покидаю.

На этом, поклонившись до земли Сент-Эгреву и Ла Кошу, Орио вернулся за свой стол.

Можно себе представить, через какое множество странных впечатлений прошел во время этой сцены Тартаро, который не пропустил ни единого слова, ни единого жеста.

Так называемый оруженосец атташе венецианского посольства во Франции, как оказалось, состоял на службе у некой графини Гвидичелли. Графини Гвидичелли, которая, вместе с этим оруженосцем, была в Ла Мюре 17 мая, и которой удалось выбраться из замка целой и невредимой благодаря пропуску, подписанному какой-то могущественной персоной.

Только что, с глазу на глаз с Тартаро, Орио называл дез Адре негодяем, а теперь вот любезничает с двумя заместителями барона, смиренно выслушивает дерзкие речи одного и разделяет низкую и жестокую веселость другого.

Что бы это означало? Внутренне, правда, Тартаро был признателен Орио за то, что тот не открыл Сент-Эгреву и Ла Кошу правды о своем сотрапезнике. Тартаро совсем не улыбалось оказаться узнанным этими господами, и, возможно, узнав, что он едет из Ла Мюра, они бы задали ему какой-нибудь затруднительный вопрос касательно его пребывания в этой деревне.

Ла Кош и Сент-Эгрев – убийцы барона и баронессы де Ла Мюр и их сыновей, – направлялись в Париж. Отлично! Эта новость, несомненно, обрадует Филиппа де Гастина, когда он сообщит ее графу. Но, опять же, зачем явился в эти края Орио и почему скрыл от него, Тартаро, тот факт, что он здесь уже бывал? К чему сперва эта ложь с ним, а затем эта услужливость с друзьями, сообщниками барона дез Адре? Однако же, когда Орио занял свое место напротив солдата, последний констатировал, что лицо оруженосца вдруг сделалось бледным. То была бледность угрожающего свойства; одна из тех бледностей, под которыми зреет гнев.

«Так, так, – подумал Тартаро. – Похоже, у этого итальянца все-таки есть сердце».

– Что ж вы мало пьете, мой дорогой Фрике? – громко произнес Орио, а затем, наклонившись к солдату, шепотом добавил: – Ничему не удивляйтесь, и главное, ничего не говорите.

– Вы видите, – ответил Тартаро тем же тоном, – я нем как рыба!

– Благодарю!

– Ха-ха-ха! – залился звонким смехом Ла Кош, разделывая цыпленка, который, судя по размерам, приходился братом-близнецом тому, что съели чуть раньше солдат и оруженосец. – Ха-ха!.. До чего ж смешное имя – Фрике!

– Действительно, – отозвался Орио, живо повернувшись к Ла Кошу, словно обрадовавшись возможности вновь завязать разговор, – очень смешное! Но, за вашу длинную и славную карьеру, вы, вероятно, слышали и не менее комичные?

– О, да. В Монконтурской кампании в моей роте был один аркебузир, которого звали Линотт ^[16]. Это еще почище Фрике будет!

– Да уж!.. Так вы сражались при Монконтуре? Вместе с бароном дез Адре?

– Разумеется! Я уж тридцать пять лет, как служу господину барону.

– Тридцать пять лет! Это делает честь вам обоим, капитан!.. Кстати, ненависть сеньора де Бомона к барону де Ла Мюру восходит, кажется, именно к той кампании? Ненависть, за которую последний заплатил такую дорогую цену.

– Да. Как-то раз господин де Ла Мюр прилюдно оскорбил моего хозяина, и тот поклялся, что рано или поздно, но он обязательно получит удовлетворение за это оскорбление. И он сдержал свое слово: господин де Ла Мюр отправился к праотцам. Тем хуже для него!

– Тем хуже для него – тут и спорить нечего!.. Не сочтите меня слишком любопытным, капитан, но не могли бы вы рассказать… в двух словах… что случилось в ту ночь в Ла Мюре, когда графиня Гвидичелли и я уехали?

Сент-Эгрев нахмурился.

– А зачем вам это нужно? – спросил он, посмотрев на Орио.

– Да так, – ответил тот, – просто интересно. В Париже каких я только версий этого события не наслушался. Хотелось бы услышать правдивую, так сказать, из уст очевидца этой трагедии.

– А, так вам бы хотелось…

– Оставьте, оставьте, шевалье, – прервал его Ла Кош, – любопытство господина… Простите, как вас зовут?

– Орио.

– Хорошо! Любопытство господина Орио понять можно, и я с удовольствием его удовлетворю. Он же вам сказал: в Париже извращают факты, относящиеся к нашей вылазке в Ла Мюр. Нет ничего плохого в том, чтобы восстановить их в их целостности. Пусть в столице узнают, что если мы и проявили… некоторую жестокость по отношению к барону де Ла Мюру и его друзьям, то лишь потому, что они сами нас к тому принудили.

– Принудили? – спросил Орио.

– Ну разумеется. И я вас уверяю, мой дорогой господин Орио: сеньор де Бомон установил выкуп для барона де Ла Мюра, его сыновей, зятя и гостей, короче, всех лиц мужского пола – женщины и девушки в счет не шли – в тысячу экю за голову. Разве это много?

– На мой скромный взгляд, не очень.

– Вот видите! Согласитесь, что в конечном счете мой хозяин оказался не слишком требовательным. Так вот, сперва любезно согласившись с этим условием, господин де Ла Мюр и его гости затем вдруг почему-то начали возмущаться, и, естественно, барон дез Адре вышел из себя и скомандовал пляску. И все они вынуждены были плясать.

– Все?

– Все. Как вельможи, так и солдаты… Нет, едва не запамятовал: был там один солдат, которому удалось избежать прыжка.