Западня - Пьер Алексис Понсон дю Террайль Страница 5

– Как пожелаете.

– И еще вот что, – продолжала молодая незнакомка, поднимаясь по лестнице. – Поскольку я не намереваюсь лишать вас удовольствия полюбоваться этим маскарадом, который обещает быть великолепным, давайте встанем вон за той колонной. Оттуда мы сможем насладиться его зрелищем вместе.

– Не подвергая себя ни малейшей опасности, – с улыбкой добавил Танкред.

– …да, не подвергая себя опасности, – весело подхватила молочница, – просто полюбуемся всем великолепием двора Монкрабо.

Спектакль, который теперь разворачивался на парадной лестнице, действительно стоил того, чтобы его увидеть.

За упомянутым нами герольдом следовали королевские камердинеры в переливающихся нарядах, символизировавших собой ложь в разных обличьях, затем личные стражи с огромными кисетами для табаку на головах.

Последняя деталь произвела на собравшихся неизгладимое впечатление, потому как слово «кисет» в те времена только-только стало входить в обиход.

Последним шествовал Его Величество Бушданфер I. Его, водрузив на некое подобие большого щита, несли четверо крепких парней, с ног до головы облаченных во все красное. В его собственном облике не осталось ни одного элемента, который не был бы красным. Туфли, трико, камзолы, перчатки, маски, волосы, кожа, головные уборы – как у самого короля, так и у его свиты – все было алым.

Король лжецов, одетый в камзол, шапочку и королевскую мантию из шитого золотом сукна, восседал, как восточный шах, на помосте.

Вместо узкой полоски бархата или шелка с прорезями для глаз и носа на нем была гротескная маска, полностью закрывавшая лицо.

Не успело Его Величество появиться, как на него со всех сторон посыпались колкие замечания и грубоватые шутки, на которые он отвечал метко и добродушно.

Услышав его голос, молочница, не удержавшись, вновь вздрогнула и прошептала:

– Это он, это он! Но каков храбрец!

Процессия двигалась дальше. Герольд, свита и часть личной стражи уже скрылись в коридорах второго этажа.

Король раздавал направо и налево грамоты лжецов – каждому, кто обращался к нему с такой просьбой.

Если бы в этот момент кто-то понаблюдал за ним, то заметил бы, что монарх, порой чуть не теряя равновесия, несколько раз хватался за помост руками.

Эта деталь не ускользнула от взгляда молочницы, которая не переставала вслух повторять: – Это он! Это он!

– Прошу прощения, моя прекрасная дама, – сказал Танкред, – я уже в полной мере проявил себя по отношению к вам человеком сдержанным, но не стоит до такой степени возбуждать мое любопытство.

– Что вы хотите этим сказать?

– Последние пять минут из ваших уст слетает одна и та же фраза: «Это он, это он, каков храбрец!»

– Послушайте, господин де Мэн-Арди… – продолжала молочница.

– Я весь внимание.

– Вас считают человеком мужественным и бесстрашным.

– Вы мне льстите.

– И силы, как говорят, вам тоже не занимать.

– Вполне возможно.

– На этом балу найдется полдюжины решительных молодых людей?

– Человек пять, надеюсь. Но не больше.

– Сходите за ними, я подожду вас здесь.

Танкред хоть и был заинтригован, как нетрудно догадаться, но приказание выполнил в точности, и отправился на поиски друзей, на которых можно было положиться – среди них был и Гонтран де Кастерак, сын одного из четырех героев, когда-то пришедших на помощь еврейке из Шато-Тромпет. Гонтран, наделенный недюжинной физической силой, приехал из Канады меньше двух месяцев назад.

– Мы к вашим услугам, мадам, – сказал Танкред, представляя своих друзей.

– Эге! Да вы мне привели непобедимый батальон, – весело сказала молодая дама.

– Что мы должны делать?

– Вы видели прибытие короля лжецов?

– Да.

– Вот что, его нужно сбросить с трона.

Это предложение не вызвало того восторга, на который, по-видимому, рассчитывала прекрасная молочница.

– Что вы имеете в виду? – спросил Танкред. – Мы что, должны устроить революцию, найти на балу еще большего краснобая и ради него свергнуть короля лжецов с престола?

– Да нет же.

– В таком случае, мадам, объяснитесь.

– Я должна убедиться, что не ошибаюсь, и что человек, которого только что внесли, тот, о ком я думаю. Для этого его нужно резко толкнуть. И тогда, не исключено, вы увидите нечто совсем необычное.

– Это будет забавно?

– Более чем.

– Тогда, мадам, несмотря на наши роялистские настроения, мы толкнем Его Величество Бушданфера – единственно, чтобы вам понравиться. Можете на нас положиться.

– Пойдемте со мной, – продолжала дама, – я укажу вам самый подходящий момент.

Шестеро молодых людей в сопровождении их любезной провожатой прошли по коридору второго этажа, не так запруженного людьми, как остальные, и стали спускаться в зрительный зал по винтовой лестнице, соединявшей все ярусы театра.

Когда Танкред с друзьями и молочница оказались внизу, процессия повелителя Монкрабо, шествовавшая мимо выстроившихся с двух сторон шеренг масок, блистала во всем своем великолепии. Оркестр исполнял торжественный марш, под звуки которого кортеж величественно двигался в глубь театра.

– Теперь? – спросил Танкред.

– Нет-нет, чуть позже, когда все внимание публики не будет поглощено королем и его свитой.

Молодая дама рассчитывала, что, когда схлынет первый восторженный прилив любопытства, слуги короля лжецов смешаются с остальной толпой.

«Впрочем, Андюс явился сюда отнюдь не для того, чтобы вызвать всеобщее восхищение, – мысленно добавила она. – По всей видимости, он задумал что-нибудь грандиозное».

– Глядите-ка! – воскликнул вдруг Танкред. – Если я не ошибаюсь, в триумфальном шествии Бушданфера принимает участие господин де Сентак.

– Так оно и есть, – ответила молочница.

– Они, по всей видимости, знакомы.

– Что навело вас на подобную мысль?

– Дело в том, что король с готовностью наклоняется, чтобы выслушать юного де Сентака.

– Но ведь этого субъекта никак нельзя назвать шутником или весельчаком.

– Господа, – сказала молочница, – послушайте моего доброго совета и впредь относитесь к господину де Сентаку с опаской.

– Эх! С каким же мрачным видом вы, милая и незнакомая молочница, об этом говорите! Можно подумать, что по вашему убеждению господин де Сентак способен совершить злодеяние.

– Я этого не говорила.

– В чем же тогда дело?