Чемодан пана Воробкевича - Ростислав Самбук Страница 5

Само по себе появление одного из руководителей оуновской службы безопасности не удивило пана Сливинского — Павлюк часто гостил у них, нравился пану Модесту и они не раз вместе пьянствовали в мюнхенских бирхалле. У них были похожие натуры — Павлюк, как и Сливинский, не чурался легких развлечений и не проходил мимо того, что плохо лежит.

Пан Модест поспешил в комнату, чтобы переодеться и предупредить супругу. Что–что, а внешнюю благопристойность у Сливинских уважали. Он встретил гостей в домашней куртке строгого покроя, белоснежной сорочке с галстуком–бабочкой. Поздоровался с Павлюком дружески, но не фамильярно, и вопросительно посмотрел на человека в темно–сером костюме.

— Майор американской армии Бенджамин Гелбрайт, — представил его Павлюк.

Сливинский насторожился, Мирослав никогда еще не приезжал с американцами, и этот неожиданный визит не предвещал ничего хорошего. Но майор приветливо улыбнулся и крепко пожал руку пану Модесту. Он был респектабелен и довольно симпатичен: широко поставленные глаза смотрели доброжелательно, а лицо с пухлыми, почти детскими губами, казалось, излучало благодушие. Павлюк был чем–то обеспокоен — сразу же нервно заходил по комнате, еле сдерживая раздражение.

Сливинский начал доставать из бара бутылки, когда в комнату вошла пани Стелла. Она умела все–таки подать себя — пан Модест понял это по растерянно–удивленному выражению лица американца. Его розовые щеки покраснели, а глаза забегали, ощупывая женщину. Пани Стелла протянула майору руку, белизну которой еще больше подчеркивало темное с переливами платье, и сердечно сказала:

— Нас все забыли, и я так благодарна Мирославу, — кивнула в сторону Павлюка, — что он догадался привезти вас…

Пан Модест не мог не улыбнуться: такие же задушевно–игривые интонации были в голосе Стеллы, когда — не так уж и давно — она разговаривала во Львове со штандартенфюрером СС Менцелем. Где этот Менцель? Как быстро течет время, и как мало изменяются люди…

Сливинский ни на секунду не осуждал супругу, и все же ему стало грустно. Заигрывать с немцами, теперь с американцами… Не слишком ли это много для короткой жизни?!

— Виски или коньяк? — обратился он к майору и льстиво улыбнулся, будто и действительно его интересовало, что именно нравится этому Бенджамину Гелбрайту. Черт, у этих американцев такие нелепые имена. И пан Модест снова льстиво улыбнулся…

«Любопытно, зачем они пожаловали? — подумал он. — У Мирослава такой озабоченный вид, что дело, очевидно, серьезное…»

Павлюк все время бросал на пани Стеллу нетерпеливые взгляды, и она, заметив это, сослалась на домашние хлопоты и исчезла. Мирослав одним духом выпил стакан содовой.

— Мы приехали к тебе по важному делу, — начал он без предисловий и, сев напротив Сливинского, дружески положил ему руку на колено. — Майор Гелбрайт служит в разведке, и мы можем быть вполне откровенными. Хотя, — он прищурился, — дело секретное и за разглашение его…

— Меня можно не предупреждать, — пожал плечами пан Модест.

— Это моя обязанность, — похлопал его по колену Павлюк, — не обижайся. — Посмотрел на майора, как бы ища поддержки, но тот тянул виски и не смотрел на них, словно этот разговор вовсе не касался его. — Так вот, Модест, есть предложение, чтобы ты побывал в…

Он произнес название города с такой легкостью, будто речь шла о поездке во Франкфурт–на–Майне или еще ближе, но Сливинский так и подскочил на стуле.

— Об этом не может быть и речи!.. — запальчиво начал он.

Но Павлюк остановил его, больно сжав колено:

— Мы выслушаем тебя потом… — От дружеского тона не осталось и следа, и пан Модест подумал, что Мирослав не зря занимает одну из руководящих должностей в СБ — службе безопасности. — Сейчас дай мне закончить. Дело в том, что мы получили сообщение: погиб Воробкевич.

— Северин? — вырвалось у Сливинского.

— Да, погиб Северин Воробкевич, — сухо подтвердил Павлюк. — Но самое страшное не это. У него был чемодан с очень важными документами, которые могут попасть в руки большевиков.

— Ты имеешь в виду чемодан с архивом? — начал пан Модест.

Он кое–что слышал об этих документах: личные письма Степана Бандеры, официальная переписка с деятелями СД и, главное, списки оуновской агентуры в Западной Украине. Советская Армия наступала так стремительно, что эти документы не успели вывезти — их должен был доставить Северин Воробкевич, и вот…

— Понимаешь, какой шум поднимут большевики, когда найдут этот чемодан?! — то ли спросил, то ли ужаснулся Павлюк.

— Если уже не нашли… — усомнился Сливинский.

— Исключено! — категорично возразил Павлюк. — Они бы уже шумели. Воробкевича взяли без чемодана, и мы должны любой ценой переправить чемодан сюда. Сам шеф поручает это дело вам, пан Сливинский, — перешел на официальный тон Павлюк. — Вам и Хмелевцу.

— Но ты не учитываешь состояние моего здоровья, — начал пан Модест, — кроме того, дела…

— Состояние вашего здоровья, — весело сказал кто–то в углу, и Сливинский не сразу сообразил, что это майор Гелбрайт, — позволяло вам когда–то служить в гестапо, и вы представляете, что сделают красные, если мы выдадим им военного преступника Модеста Сливинского?

Он говорил и смотрел на пана Модеста доброжелательно, чуть ли не по–дружески, и Сливинский понял, как обманчива бывает внешность. Его охватил ужас — должно быть, он побледнел, потому что Павлюк налил в стакан воды и придвинул к Модесту. Тот выпил залпом и повертел шеей в твердом воротничке, будто на шее уже затягивается петля. Впервые в жизни представил себе, как плохо тому, кто стоит под виселицей. Жалобно заговорил:

— Но ведь, господа, я совсем не преувеличиваю, когда говорю, что здоровье…

— Слушай, — перебил его Павлюк, — неужели ты не понимаешь? Или — или…

— И ты, Брут… — безнадежно махнул рукой Сливинский. — Но как же вы думаете провести всю эту операцию?

— Я был уверен, что голос разума в тебе победит, — почему–то подмигнул ему Павлюк.

Но пан Модест думал о своем: «Боже мой, снова туда! Говорят, что энкавэдэшники хватают всех подряд… И это когда есть вилла, налаживается жизнь». Даже вонючий крольчатник сейчас показался ему чуть ли не земным раем. Но о чем ведет речь этот Павлюк?

— Воробкевичу не повезло… — Даже голос у Мирослава какой–то противный. — Бежал, и его застрелили. В тот же день взяли хозяина явочной квартиры, где Северин скрывался в последние дни. Значит, они знали явку, и Воробкевич на этом и погорел. Но Северин жил еще на трех–четырех квартирах — где–то, на одной из них, он, очевидно, и оставил чемодан. Мы должны сделать все, чтобы спасти его от большевиков.

— Но ведь от Мюнхена до советской границы не одна сотня километров, и я никогда не проходил специального курса обучения…

— Пусть это тебя не волнует. — Павлюк вопросительно посмотрел на майора. Тот чуть заметно кивнул. — Мы доставим вас на польско–советскую границу, и надежные люди проведут через нее. Никто и не подумает искать вас.