Гектор Сервадак - Жюль Верн Страница 5

И все-таки в той части алжирского побережья, которая ограничена на западе правым берегом Шелиффа, а на севере Средиземным морем, на первый взгляд ничто не изменилось. Сотрясение было необычайно сильным; однако от него не пострадал ни внешний вид низменности, правда, кое-где словно вспучившейся, ни причудливый рисунок берегов, ни очертания моря, все еще продолжавшего бушевать. Уцелела и караульня, если не считать того, что ее каменные стены дали трещины. Только гурби рассыпался, как карточный домик от дуновения ребенка, а обитатели гурби лежали недвижно под обвалившейся соломенной кровлей.

Капитан Сервадак очнулся только через два часа после катастрофы. Не сразу вернулась к нему память; однако первые слова, которые он произнес (что нас с вами удивить не может), были последними словами из достославного рондо, замершими на устах капитана при столь необыкновенных обстоятельствах:

…Что вас люблю, любить готов И ради вас…

Вслед за чем, опамятовавшись окончательно, он проговорил:

— Позвольте, позвольте, что собственно здесь произошло?

Ответить себе на этот вопрос оказалось делом нелегким. Высвободив руку, он разгреб солому и высунул голову наружу.

Прежде всего капитан Сервадак огляделся по сторонам.

— Гурби развалился! — объявил он. — Должно быть, смерч пронесся!

Он ощупал себя: цел и невредим, ни единой царапины.

— Черт побери! А где денщик?

Он приподнялся и позвал:

— Бен-Зуф!

Тогда рядом с Сервадаком, пробив отверстие в соломенной кровле, вынырнула вторая голова.

— Здесь! — прокричал Бен-Зуф.

Можно было подумать, будто он только и ждал этого зова, чтобы ответить, как на перекличке.

— Ты что-нибудь понимаешь, Бен-Зуф? — спросил Сервадак.

— Понимаю, господин капитан, что тут, как видно, и будет наш последний перегон!

— Пустяки! Смерч, Бен-Зуф, самый простой смерч!

— Смерч так смерч, — философически ответил денщик. — Особых повреждений в костях нет, господин капитан?

— Нет, Бен-Зуф.

Через минуту оба были уже на ногах; расчистив место, где прежде стоял гурби, они нашли почти в полной сохранности свои вещи, приборы, утварь, и Сервадак спросил:

— А который собственно час?

— По крайней мере восемь, — ответил Бен-Зуф, посмотрев на солнце; оно уже довольно высоко стояло над горизонтом.

— Как, восемь часов!

— Никак не меньше, господин капитан!

— Неужели?

— Так точно, и нам пора идти!

— Куда?

— На наше свидание, конечно.

— Какое свидание?

— Да ведь у нас дуэль с графом…

— Ах, черт! — воскликнул Сервадак. — Я чуть было не забыл!

Но посмотрев на свои карманные часы, он рассердился:

— Да что ты мелешь, с ума ты сошел! Сейчас без нескольких минут два.

— Два часа утра или два часа дня? — осведомился Бен-Зуф, поглядывая на солнце.

Гектор Сервадак приложил часы к уху.

— Идут! — сказал он.

— Солнце тоже не стоит, — заметил денщик.

— В самом деле, судя по солнцу… Ого! Клянусь вином Медока!

— Что с вами, господин капитан?

— Да ведь сейчас, должно быть, восемь часов вечера!

— Вечера?

— Ну да! Солнце на западе, стало быть оно заходит!

— Вот уж нет, господин капитан, — ответил Бен-Зуф, — оно встает в полном аккурате, как новобранец, когда бьют зорю. Глядите! Пока мы тут с вами толковали, солнце поднялось еще выше!

— Что же это такое? Солнце восходит на западе? — пробормотал Сервадак.

— Да полно! Это невозможно!

Однако спорить против очевидности не приходилось: над водами Шелиффа поднялось лучезарное светило и плыло по западной части горизонта, там, где прежде оно проходило вторую половину своей дневной дуги.

Гектора Сервадака осенила догадка: вследствие какого-то совершенно невероятного, во всяком случае необъяснимого, космического переворота изменилось вращательное движение Земли вокруг оси, а не положение Солнца в межпланетном пространстве.

Как в этом разобраться? Неужто же невозможное стало возможным? Окажись сейчас возле Сервадака кто-нибудь из членов «Бюро долгот» Парижской обсерватории, капитан постарался бы получить разъяснения. Но так как Сервадак был предоставлен самому себе, то и сказал:

— Пускай разбираются астрономы! А я через неделю прочту в газетах, что они там придумали.

И, бросив размышлять о причинах столь удивительного явления, Гектор Сервадак обратился к денщику:

— В путь! Что бы ни случилось, пусть даже вся земная и небесная механика перевернулась вверх дном, я обязан явиться первым на место дуэли и оказать графу Тимашеву честь…

— Проткнуть его шпагой, — договорил Бен-Зуф.

Установив, что видимое движение Солнца происходит в обратном направлении, Сервадак и его денщик должны были бы обратить внимание и на другие перемены в окружающем мире, произошедшие в памятное мгновение новогодней ночи; будь они тогда способны наблюдать, их, несомненно, поразило бы, как невероятно изменились атмосферные условия. В первую очередь это коснулось их самих. Они чувствовали, что дыхание у них стало учащенным, как это бывает при восхождении на гору, когда воздух становится разреженным и, следовательно, менее насыщенным кислородом. Кроме того, голоса звучали глуше. Оставалось предположить одно из двух: либо притупился их слух, либо воздух вдруг стал хуже проводить звук, чем раньше.