Завещание мессера Марко - Валентин Пронин Страница 5

На амвоне собора стоял седой патер и громко рассказывал притихшим богомольцам о том, как тело святого Марка, убитого неверными, сумели спрятать и привезти в Венецию.

– Истинно, что в ту пору один венецианский корабль находился в Александрии. А на венецианском корабле было три достойных мужа, один по имени мессер Рустико Торчеллезе, а другой доблестный муж, бывший вместе с мессером Рустико, прозывался мессер Буоно даль Маламокко, а третий – по имени Стаурачо. Эти три доблестных мужа горели таким желанием увезти тело монсиньора святого Марка в Венецию, что…

Много раз юноша слышал этот рассказ из уст разных проповедников, замечая новые подробности или досадные упущения. Он распознавал их как настоящий ценитель, он знал все перипетии назубок, и все же занимательная история о похищении мертвого евангелиста у сарацин никогда ему не надоедала.

Богомольцы, задрав головы и осторожно дыша, с благоговением слушали.

– С помощью доблестного мужа, а звали его мессер Теодоро, они взяли тело монсиньора святого Марка и перенесли его на свой корабль в корзине, о которой я уже говорил… А из страха перед язычниками они поместили священное тело между двумя кусками свиной туши и повесили ее (корзину) на мачту. И что я скажу вам? Язычники явились на корабль и весь его обыскали: они были твердо уверены, что тело монсиньора святого Марка находится тут, у венецианцев. Но, завидев свиное мясо, висевшее на мачте, они стали кричать: «Ханзир, ханзир», что значит «свинья, свинья», и покинули корабль. Ветер был благоприятный, дул в нужную сторону, доблестные мужи подняли паруса и вышли в открытое море. Что вам сказать еще?.. Корабль плыл и плыл, и вот священное тело монсиньора святого Марка привезли в Венецию. Его встретили с такой радостью…

Юноша пошел к выходу, протискиваясь в толпе, остро пахнущей потом и чесноком. Он присел под портиком на ступенях и стал ожидать друзей.

Первым явился Андзолетто Боноччо, сын небогатого торговца шерстью. Марко познакомился с ним у фра Протасио, под чьим руководством Андзолетто, пыхтя, одолевал молитвенник. Марко сразу понравился застенчивый, добрый мальчик, они подружились и стали встречаться ежедневно. Но последнее время старший Боноччо все чаще забирал сына в поездки по торговым делам. Возвращаясь, Андзолетто бежал к друзьям, чтобы узнать о новостях, происходящих в Венеции без него.

– Эй, Марко! Вот и я! Слушай, для кого это сколачивают помост? А где Джованни?

– Где ты пропадаешь, Дзотто? Долго же тебя таскал за собой дядюшка Боноччо!

Подошел и третий приятель, белокурый Джованни. Нынешний год и он стал реже видеться с друзьями. Его отец, командир военной галеры, записал Джованни в отряд арбалетчиков, постоянно упражняющихся на Лидо.

Шестнадцатилетний Джованни носил красный камзол и шапочку с пером, за словом в карман не лез и лихо подбоченивался, если мимо проходила пригожая девица.

– Бог в помощь, грамотеи! Небось заждались старика Джованни? Ничего не поделаешь! Воинские потехи отнимают все время…

– А, мессер капитан! Сколько раз попал из арбалета в небо? И скольким девчонкам в Венеции заморочил голову? – Марко, посмеиваясь, шутливо раскланялся.

– Завидуешь, купеческий сынок? То-то… Как я рад, что мы опять вместе! Сегодня я свободен, и мы не расстанемся целый день!

– Эй, Марко, Джованни, глядите-ка!

Из-за собора показалась медленная процессия.

Впереди на коне, покрытом широкой попоной с золотыми кистями, сидел глашатай. По обе стороны от него ехали трубачи, прижимая к бедрам начищенные медные трубы. За ними два молодых рыцаря вели под уздцы высокого вороного жеребца, на котором величественно восседал представитель Совета сорока в бархатном одеянии вишневого цвета. Он торжественно держал золотой судейский жезл.

Четверо палачей в черных масках и глубоко надвинутых капюшонах, с обнаженными до плеч мускулистыми руками зловеще выступали перед скрипучей повозкой. Запрокинув бледные лица, в повозке сидели осужденные. Рядом ковыляли доминиканцы в пыльных рясах, невнятно напутствовали и бормотали молитвы. Замыкал шествие отряд стражников с наточенными до блеска алебардами, а дальше валил народ.

Пока трубили трубы и глашатай громогласно объявлял решение Совета сорока, трое друзей пробивались сквозь толпу, стараясь оказаться поближе к месту казни.

Первым на помост вытолкали изможденного человека с седой бородкой и выбритой головой. На нем болтался парусиновый балахон, измазанный грязью и навозом, на голове косо торчал шутовской колпак с колокольчиками и намалеванными рожами чертей. На груди висела доска с перечислением всех его преступлений.

Лишенный сана патер Антонио, долгое время скрывавший под личиной благочестия и учености свои мерзкие мысли, ныне изобличенный в богохульстве и осуждении действий отцов церкви, приговаривался к сидению в клетке под крышей кампанилы Святого Марка, а по истечении назначенного срока ссылался навечно в дальний монастырь.

Площадь ревела, гоготала и улюлюкала, когда вольнодумствующего священника волокли к кампаниле собора. Со всех сторон в него летели плевки, рыбьи головы, гнилые яблоки, комки мусора. Богомольцы, нищие, воры, приказчики и подмастерья – все старались дотянуться до него кулаком или палкой.

Стражники волоком дотащили Антонио до кампанилы: он уже не мог держаться на ногах. Шутовской колпак сбили, бритая голова и лицо были покрыты кровоточащими ссадинами. Его втолкнули в клетку под самой крышей и на дверце повесили замок.

Следующим осужденным оказался мастер-красильщик Уголино Банко из квартала Сан-Эустачо. Его обвиняли в разглашении производственной цеховой тайны. После изгнания из славного цеха венецианских красильщиков и конфискации имущества суд приговорил мастера Уголино к пятидесяти ударам кнута и пожизненному заключению в крепости острова Сетуль. Решение суда показалось всем необычно милостивым, потому что подобное преступление подрывало основы богатства Венеции, а это каралось смертью.

Палачи сорвали с мастера одежду и привязали его к столбу посреди помоста. При каждом ударе истязаемый запрокидывал искаженное от боли лицо и громко стонал. Сорванные со спины клочья кожи висели лохмотьями. Наконец голова несчастного мертвенно откинулась, глаза закатились, темные маслянистые струйки стекали по скорченным окоченевшим ногам. Окровавленное тело отнесли в повозку и накрыли рогожей.

Никто не расходился: все знали, что будет продолжение зрелища. И вот издали послышался долгий дрожащий крик, полный нестерпимой муки.

От Санта-Кроче по Большому каналу медленно плыла лодка. На середине ее был привязан цепью к столбу обнаженный рослый мужчина. Перед ним на листе железа дымилась жаровня. Один из палачей, находившихся в лодке, время от времени вынимал из жаровни огромные раскаленные щипцы и терзал ими привязанного преступника. Несчастный издавал пронзительные вопли, скрежетал зубами и бился головой о столб. Его атлетическое тело, изуродованное ожогами, корчилось и трепетало от невыносимых страданий.