Самозванец - Сергей Шхиян Страница 5

— Что, дохлятина, отжил свое? Ничего, скоро попадешь на дыбу — не так заорешь!

Кто-то подошел к Пашке. Я лежал ничком, и мог видеть только ноги, однако голос узнал сразу, это был мой оруженосец.

— Чего тебе? — грубо спросил его стрелец. — Иди отсюда, здесь стоять нельзя!

— Да я, дяденька, только посмотреть, — совсем по-детски проговорил Кнут, — любопытно…

— Нечего попусту таращиться, — теперь уже снисходительно сказал Пашка, которому явно польстило обращение «дяденька».

— А за что его связали? — продолжил любопытствовать Ваня.

— Не твоего ума дело! Много будешь знать, скоро состаришься.

Парню явно было скучно, и он легко втягивался в разговор. Я еще не мог понять, что задумал Ваня. Парнишка не отличался силой и вряд ли мог напасть на стрельца.

— Я этого дядьку уже видел, — продолжил Кнут, — его раненым привезли, он чуть не помер, только третьего дня на ноги встал. Можно ему водицы дать, а то как бы не помер?

— Ничего с ним не сделается, а подохнет, туда и дорога. Он наших стрельцов зарезал, видимо-невидимо.

— Как так, зарезал? — поразился мой оруженосец.

— А вот так, напал, вражина, и ни за что зарезал. За ним охота давно идет. Хорошо хоть ваш воевода рассказал, что он здесь живет. За такие дела на кол посадить мало!

Теперь мне окончательно стало понятно, что происходит. Обиженные чиновники Разбойного приказа решили, пользуясь неразберихой при смене власти, меня крупно подставить. Теперь объяснилось и агрессивное поведение Пашки. Он мстил убийце за своих погибших товарищей стрельцов.

— Да никого он не резал, он хороший! — наивно вступился за правду оруженосец.

— А ты откуда про то знаешь? — разом насторожился стрелец.

— Люди говорили. Этот дядька как раз наоборот застрелил разбойника, что стрельцов порешил, а тот его ранил!

— Ты меньше бабью болтовню слушай, люди много что наговорят, про этого разбойника верный язык был.

— Нет, то не болтовня была, а правда, — упрямо сказал Ваня. — Так можно ему водицы дать?

— Ну, дай, если так хочется, — после длинной паузы разрешил Пашка, — думаю, беды от того не будет.

Рында наклонился ко мне, и я возле губ почувствовал горлышко керамической бутылки. Почему-то пить хотелось так, будто во рту неделю не было ни капли воды, Я разжал губы, поймал ими горлышко и сделал несколько жадных глотков. Сразу стало легче.

— А отчего ты, дяденька, со всеми есть не пошел? — между тем продолжил разговор Кнут. — Здесь страсть как вкусно кормят!

— Нельзя было, мне самое важное поручили, разбойника охранять! — веско объявил Пашка.

Было понятно, что мальчик пытается заговорить караульному зубы, что бы чем-то мне помочь. Однако, что он мог сделать в такой ситуации!

— Если хочешь, я его сам посторожу, — предложил рында, и я почувствовал, как его рука возится возле моего кармана.

— Нельзя, — недовольным голосом отказался Пашка. — Мне велел старший, я и буду охранять. У нас с этим строго! Ну, все, посмотрел, напоил, теперь иди отсюда.

— До свиданья, дяденька, дай бог скоро увидимся, — ответил паренек.

Фраза явно предназначалась мне, как и подарок, который он сумел-таки засунуть в карман, вот только непонятно было, как до него добраться. В любом случае, пока нужно было демонстрировать беспомощность, чтобы усыпить бдительность караульного и ждать своего шанса.

Не знаю, поверил ли хоть немного Пашка в мою невиновность в смерти стрельцов, но больше ко мне не лез, прогуливался в нескольких шагах, так что я даже смог рассмотреть его ноги в поношенных, дешевых сапогах.

Вскоре по дворовым кочкам застучали тележные колеса, и подъехала одноконная подвода.

— А вот и я, — объявил все тот же Ваня.

— Ты, что ли, повезешь? — спросил Пашка, которому уже явно наскучило одиночество.

— Я, больше некому, — ответил шустрый паренек. У меня окончательно полегчало на сердце. Шансы на спасение неизмеримо вырастали.

— Если хочешь, иди, поешь, а то ничего не останется, — опять попытался смутить крепкий дух часового коварный отрок.

— Ничего, потерплю.

— Тогда может, положим его на подводу, чего человека на земле держать?

— Нельзя мне самоуправничать, придет десятник, сам решит что делать. Ты что-то больно за разбойника заступаешься, никак с ним заодно?

Ваня ничего на вопрос не ответил, но с предложениями выступать перестал. Так что все осталось в той же позиции до возвращения остальных стрельцов. Те пришли сытые, слегка пьяные и веселые. Прибывшая подвода явно обрадовала десятника, с ней решился вопрос моей экстрадиции в руки Разбойного приказа. По команде командира меня несколько рук безо всякого почтения подняли в воздух и бросили в подводу. Я никак на это не отреагировал, как упал, так и остался лежать.

— Трогай! — приказал стрелец.

Ваня щелкнул вожжами, повозку дернуло, и колеса запрыгали по родным колдобинам.

— Как ты, хозяин? — участливо спросил парнишка, как только вблизи не оказалось никого из конвоиров.

— Ничего, — ответил я, — но могло быть и лучше. Сколько их человек?

— Шестеро. Хозяин, ты можешь сам разрезать веревки? Я тебе нож в карман положил.

— Попробую. Ты прихватил мое оружие?

— Да, лежит под сеном.

— Предупреди, если на меня будут смотреть, — попросил я.

Теперь, когда я лежал в подводе, отчасти прикрытый бортами, можно было попытаться освободиться от вязки. Промучившись несколько минут, я смог вытянуть из-под веревки кисть правой руки и теперь пытался влезть в карман за ножом. Ваня сидел на облучке, не поворачивая в мою сторону голову, но как только кто-нибудь из стрельцов подъезжал к подводе, тихонько свистел. Телегу трясло, поза у меня была неудобная, так что дело продвигалось слишком медленно.

Стрельцы на мое счастье ехали впереди скученной группой, и только дважды десятник придерживал коня, чтобы проверить, все ли у нас в порядке. Потому я начал наглеть, извивался в своих путах и, наконец, добрался рукой до кармана. Ножик мне Ваня подсунул барахляный, короткий и тупой. Видимо, не нашел ничего лучшего. Пришлось, неловко изогнувшись, буквально перепиливать веревку. Делать это было тяжело и неудобно, но выбирать было не из чего, и я, памятуя о лягушке, которая попала в крынку со сливками, пытался взять свое упорством и терпением. Рука вскоре так онемела от напряжения, что я все время боялся выронить нож. К тому же чувствовал я себя после пленения и побоев так скверно, что временами стало пропадать желание бороться. Хотелось просто закрыть глаза и лежать, ни о чем не думая.

— Ну что, хозяин, получается? — спросил Ваня, слегка повернув в мою сторону голову.