Турецкий ятаган - Сергей Шхиян Страница 5

Комната, в которой меня поселили, была крохотная, с низким, не выше двух метров потолком и маленьким, почти тюремным окошком. Почти половину ее занимала деревянная кровать, застеленная толстенными и очень мягкими пуховыми перинами. У бревенчатой стены стоял могучий сундук с плоской крышкой, а у окна неудобный стул с высокой прямой спинкой. Этими предметами и ограничивалась меблировка, занимающая все жизненное пространство.

Домоправительница Людмила Станиславовна вела себя со мной отстраненно-насторожено, хотя и любезно улыбалась. Попросить ее поселить меня в более просторное помещение, которое бы не так давило ограниченным объемом, я постеснялся. Мы коротко переговорили о моем будущем распорядке дня, и я остался один в своей «камере». Время было еще не позднее, ложиться спать рано, а заняться совершенно нечем.

Я посидел на стуле, потом полежал на перине, выглянул в окошко-бойницу, через которую разглядел только сугроб снега, прошелся боком по комнатке между постелью и сундуком — три шага туда, три обратно. Веселей от этого не стало, и я, вспомнив, «что дело рук утопающих», ну и дальше по тексту, взял с собой тусклую сальную свечу и рискнул отправиться в давешнюю холодную горницу в поисках развлечений.

К жизни в потемках нужно привыкнуть. Вначале отсутствие выключателя на стене очень раздражает. Я, согнувшись, прошел через низкую дверь в общий коридор и не хуже пушкинского графа Нулина начал блуждать по незнакомому дому.

В потемках граф по дому бродит,

Дорогу ощупью находит,

Трепещет, если пол под ним

Вдруг заскрипит.

Несмотря на то, что я бродил по дому со свечой, особого удобства это не доставило. Слабый колеблющийся огонек больше слепил, чем освещал дорогу. Довольно скоро я запутался в поворотах и тупиках, но до горницы так и не добрался. Дом был бревенчатый с такими же, как в моей коморке, низкими потолками. Я тыкался в запертые двери и был уже не рад, что отправился в это бесцельное путешествие. Было впору звать на помощь.

— Никак нужник ищешь, государь-батюшка? — неожиданно окликнул меня из густой тьмы спокойный голос домоправительницы. — Зря беспокоишься, урильник-то твой под постелями.

— Нет, — ответил я, не сразу сообразив, что она подразумевает под словом «урильник», и удивленный таким витиеватым старинным обращением, — просто вышел, хотел дом посмотреть, да вот заблудился.

— Дом у нас знатный, хороший дом, теплый.

— Это само собой, Людмила Станиславовна, — вежливо согласился я, хотя не видел в доме ничего хорошего, если конечно не считать грубо ошкуренных бревенчатых стен, — только одному сидеть в каморке скучно.

— А ты, государь-батюшка, в баньку сходи, грехи смой, потом Богу помолись, вот веселей-то и станет.

Мысль была если и не оригинальная, то хотя бы здравая. Помыться мне очень не мешало, как и помолиться Богу.

— А где у вас банька?

— Пойдем, провожу, — предложила она и вышла на свет моей свечи из темного закутка. Людмила Станиславовна переоделась ко сну в домотканую рубаху до пола, на плечи накинула вязаную шерстяную кофту без рукавов. Она зажгла свой огарок от моей свечи и пошла впереди. Я последовал за ней.

Баня оказалась в пристройке дома, и попали мы в нее, не выходя на улицу. Как и все здесь, была она маленькой, семейной. Мы оба заняли почти весь предбанник. От жара меня сразу прошиб пот.

— Легкого тебе пара, государь-батюшка, — пожелала женщина, исчезая за дверью.

— Извините, Людмила Станиславовна, — остановил я ее, — я дорогу назад не найду.

— Я тебе девку пришлю, она потом, как помоешься, в часовню сведет, — сказала хозяйка, плотно закрывая за собой дверь.

Бане я был рад, правда, не в смысле очищения от грехов, а по более земным причинам. Быстро раздевшись, я запалил несколько смоляных лучин, специально приготовленных для этой цели, и отправился мыться.

Топилась баня по-черному, но дух был в ней легкий. Пахло разнотравьем, мятой, чем-то терпким, вроде полыни. Не хватало только хорошей компании и холодного пива. Вволю потомившись в изнуряющей жаре и смыв с себя все, что только можно, я вернулся в предбанник. Моя одежда и тонкое шелковое белье исчезли, вместо них на лавке лежало исподнее из грубой льняной материи. Замена была неравнозначная, тем более что не оказалось никакого верхнего платья, что само по себе, особенно в чужом доме, всегда не очень удобно. Однако спросить оказалось не с кого, и за неимением других вариантов я переоделся в холщовые штаны и рубаху и выглянул в коридор. Там было темно, аппетитно пахло подсолнухом, и слышался характерный звук лузгаемых семечек.

— Эй, — позвал я, — кто тут?

Лузганье прекратилось. Скорее всего, это была обещанная в поводыри девка.

— Вы где? — опять спросил я.

— Здеся, — ответил певучий голосок, и передо мной возник женский силуэт. — С легким паром, государь-батюшка, тетка Людмила велела тебя в часовню отвести.

Обращение «государь-батюшка» мне не нравилось. Государь, куда ни шло, но называть меня еще и батюшкой, было, пожалуй, чересчур. Идти в часовню в одних подштанниках мне было вроде бы незачем, но я не стал отказываться. Торчать одному в каморке скучно, а так какое-никакое, а развлечение. Остался только вопрос, в чем туда идти.

— А куда делась моя одежда?

— Прачке отдали, — ответила «девка».

— А ботинки сапожнику? — иронически спросил я. — Мне что, босиком прикажете ходить?

— Как можно, государь-батюшка, я тебе опорки валенные припасла.