В дебрях Индии - Луи Жаколио Страница 5

— Достаточно малейшего подозрения, чтобы твой друг Рама был повешен на крепостном валу.

— Рама не боится ни англичан, ни смерти…

— Полно, — сказал Боб несколько ворчливым тоном, — не станешь же ты уверять меня, что ты исключительно из любви к ремеслу сельского почтальона заставил нас пройти форсированным маршем всю Индию, чтобы стоять теперь ради каких-то наблюдений на верхушке Адамова пика?

— Вот ты снова нарушил свою клятву, — грубо ответил ему Сердар, — зачем задаешь такие вопросы, если знаешь, что я не могу и не хочу тебе отвечать?

— Ну, не сердись, — сказал Боб, протягивая ему руку, — я ничего больше не буду спрашивать и с закрытыми глазами буду следовать за тобой… Только не забудь позвать меня, когда понадобится наносить удары или получать их.

— Я знаю, что могу рассчитывать на твою преданность, — с искренним волнением отвечал ему Сердар. — Не бойся, ты понадобишься мне, вероятно, раньше, чем я желал бы этого.

Он взял бинокль и вновь занялся наблюдением.

Так всегда кончались эти споры.

Тем временем Нариндра и Сами приготовили кофе и рисовые лепешки — простая и умеренная пища, составлявшая обычно первый завтрак.

— И дрянной же корм! — ворчал Боб Барнет, глотая легкие лепешки, которые на местном наречии назывались аппис и были так же легки, как маленькие крокетки в форме ракушки, которые продают в Париже разносчики. — God bless me! [10]— любимое выражение генерала — надо по меньшей мере триста семьдесят таких пилюль… я рассчитал… чтобы насытить порядочного человека… и при этом ни одной капельки виски, чтобы согреть желудок. И подумать только, что у меня в подвале моего аудского дворца все было заставлено первосортными винами, старым виски, бутылками двадцатилетнего джина, — и их выпили за мое здоровье, не пригласив даже меня, эти сатанинские красные мундиры!.. Не заберись мы еще на эту сахарную голову, а останься на равнине, мы могли бы найти у туземцев птицу и аррак!.. [11]Еще один день рисовых лепешек и чистой воды, потому что кофе есть не что иное, как вода, подкрашенная цветом «дебета» синьора Максвелла… Не беспокойтесь, капитан, все будет полностью уплачено вам; мы одним ударом подведем баланс наших счетов…

Продолжая таким образом ругаться и проклинать, честный янки поглощал целые горы, пирамиды апписов к великому удивлению Нариндры и Сами, которые не успевали готовить их. Но все в этом мире имеет свои границы, даже аппетит янки, и Боб Барнет кончил тем, что насытился. Он проглотил затем кружку кофе вместимостью четыре-пять литров, подслащенного тростниковым сиропом в сообразном этому количеству размере, и, громко крякнув два-три раза, сказал с видимым удовольствием, что теперь «ему гораздо лучше».

Странная раса эти англо-саксонцы! Еда — это потребность всякого живого существа, которой оно не может лишить себя. Но странный феномен! В то время как жители юга — французы, итальянцы, испанцы и так далее — нуждаются в умеренности, чтобы вполне владеть всеми своими умственными способностями, у народов севера — германцев, скандинавов, англо-саксонцев — мозг действует только тогда, когда у них желудок плотно набит несколькими слоями съестных припасов. Знаменитый Боб Барнет был истым представителем этой расы, тяжелой и сонной натощак; человек дела просыпался в нем только тогда, когда он успевал удовлетворить свои животные потребности.

Покончив с завтраком, он взял карабин и, обернувшись к своему другу, сказал:

— Пойду на охоту, Фред!

Сердар нахмурил брови при этих словах, которые, видимо, раздражали его.

— Мы окружены врагами, быть может, шпионами! Будет лучше, если ты останешься здесь.

— У тебя много проектов, и они занимают тебя… ну, а мне что делать?

— Ты ведь знаешь, что твоя голова оценена…

— Да, в двадцать пять тысяч, ни больше ни меньше, как и голова Нариндры.

— Дело не в цене, а в том, чтобы сохранить ее в той же мере, как если бы англичане предлагали за нее целый миллион; ты знаешь также, что мы принимаем участие в весьма важном предприятии, от которого зависит судьба восстания, а вместе с тем и миллионов людей. Неужели ты не можешь пожертвовать минутным развлечением ради такого важного предприятия? Обещаю тебе, что мы сегодня же ночью вернемся на материк, а ты знаешь, что там у тебя будет масса возможностей пустить в ход свой карабин…

— Ты всегда прав, — отвечал Боб покорным тоном, — я останусь. Будь у меня удочка и веревочка, я поудил бы в озере.

Генерал произнес эти слова с такой комичной серьезностью, что Фред не мог удержаться от улыбки; он почувствовал некоторое сожаление, что отказывает своему другу в удовольствии, и сказал ему, немного поколебавшись:

— Если ты обещаешь мне не отходить далеко от той маленькой долины, что позади нас, в самой пустынной части горы, то, пожалуй, ты не подвергнешь нас опасности, поохотившись там часика два; я боюсь только, что ты, увлеченный своею страстью к таким развлечениям…

— Клянусь, что не перейду за указанные тобой границы, — перебил его Барнет, с трудом скрывая свою радость.

— Что же, иди, если тебе так хочется, — отвечал Сердар, уже сожалея о своей слабости, — помни только свое обещание! Будь осторожен и не пропадай больше двух-трех часов… Ты мне понадобишься, когда вернется Ауджали.

Не успел еще Фред закончить своей фразы, как Барнет вне себя от радости скрылся позади плотной стены тамариндов и бурао, цепкие и сильные побеги которых спускались густой чащей в долину, указанную ему другом.

Было, надо полагать, часов одиннадцать утра; яркое солнце золотило верхушки больших лесов, которые шли этажами по капризным, волнообразным уступам Соманта-Кунта; озеро Пантер, прозрачность которого не нарушалась ни малейшим дуновением ветерка, сверкало, как огромное зеркало, под ослепительными лучами солнца; исполинские цветы огневиков и тюльпанных деревьев медленно колыхали свои крепкие черешки, как бы ища под листьями защиты от дневного жара; палящий зной, не смягченный никаким облачком, лился с небесного свода, заставляя птиц прятаться под ветками, а диких зверей — в глубине своих логовищ и призывая к покою все, что жило и дышало под этой тропической широтой.

Нариндра и Сами, не отягощая себя мыслями ни о гремучих змеях, ни о кобрах, вытянулись под карликовыми пальмами и предались всем сладостям отдохновения; тишина нарушалась только ясным серебристым звуком карабина с литым из стали дулом, который время от времени пускал в ход Барнет.

Всякий раз, когда этот звук, приглушенный буйной растительностью, которая преграждала путь воздушным волнам, достигал слуха Сердара, последний не мог удержаться от нетерпеливого движения; сидя под тенью баньянов, он продолжал наблюдать за горой с таким видом, как будто был чем-то серьезно озабочен.

Время от времени он складывал руки и, пользуясь ими, как акустическим рогом, внимательно прислушивался к шуму, который доносился из нижних долин со стороны Пуант-де-Галля. Можно было подумать, что он ждет условного знака, так как, послушав более или менее продолжительное время, он с лихорадочным нетерпением брал бинокль и внимательно изучал каждую складку земли, каждый участок лесной чащи, издавая под конец вздох самого глубокого разочарования.