Хождение в Похъёлу - Никита Тихомиров Страница 5

Он пел, а руки его сами собой работали: где ударом топора снимут толстую щепу, где пройдутся теслом с глухим перестуком колотушки по его верхнему краю, отделяя завитую стружку. Слой за слоем, снимал Атхо древесные волокна, высвобождая из их недр первопредка. Трудно и медленно, с неохотой выходил он из дерева, да и то лишь поддавшись волшебству священного пения. Выступили массивные надглазья, долгий прямой нос. Ещё несработанный лик уже пробуждал трепет. Голос Атхо дрожал от волнения, но руки уверенно и привычно делали должное. Вот под нависшим лбом деревянного предка появилось глубокое заглубление. Охотник сделал охранительный знак, дотронувшись до своего лица — магическая сила, проистекавшая из потустороннего мира, могла и навредить. Открывающий глаза предков должен действовать правильно, иначе он рискует навлечь на себя гнев Тех, Кто Давно Ушёл. Общение с их миром всегда сопряжено с опасностью, и не всякий мог отважиться на такое. Но Атхо мог. Это было его дело — дело, которое он знал, к которому уже привык, как привыкает человек к одежде, без которой уже не знает как жить, если приходит время заменить её новой.

Пропев песнь до конца, мастер заводил её снова. Работа спорилась. К тому моменту, когда Атхо, словно пробудившись от благостного сна, отложил инструменты, солнце уже опустилось за край земли. Промеж его расставленных колен смотрел в залитое прозрачной бирюзой небо готовый деревянный истукан — куванпыл, первый из тех, что вскоре снова родятся в мире людей, обретя новое тело.

Тихо подошёл Алмори и заглянул через плечо брата. Его всегда удивляла и поражала способность Атхо вызывать с помощью пения и топора души предков. Редкий дар брата внушал уважение и благоговейный страх. Сам он, лишённый всяческой способности к такого рода занятиям, не представлял себе, как можно вдохнуть жизнь в казалось бы мёртвый кусок дерева.

— Первый, — негромко произнёс он над ухом Атхо, разглядывая новоявленный куванпыл. — Другие тоже быстро родятся, — не то утвердил, не то спросил он.

Атхо кивнул:

— Они уже ждут, песня их разбудила.

В сердце закралась опустошённость, обычная после возни с куванпылом, сладостная и беззаботная. Руки слегка подрагивали — ведь он ни разу не прервался даже на краткий отдых, всецело окунувшись в работу с головой. Теперь же напряжение начало сказываться. Впрочем, это тоже было не ново, так получалось всегда. Если Атхо брался за топор и тесло, то уже не мог остановиться, пока не довершит начатое.

Вдвоём они прошлись вокруг стоянки и пополнили запас дров. Затем попросили заступа от лесного зла у хёнки, собрали разбросанные вещи и отнесли их в кувас. Осенние вечера коротки: свет, исходивший от неба, быстро померк, из чащи начал наползать холодный мрак. Они развели костёр, подтащили несколько толстых лесин, которым надлежало гореть до рассвета. Пока не стоят на страже куванпылы, человеку нельзя без огня — юхти не дремлют! Без огня и хёнки слаб.

За день братья устали пуще, чем от последнего перехода, и потому, едва на небе проступили звёзды и поднялся месяц, пролезли в шалаш и повалились на душистую подстилку из лапника, успев лишь напоследок потереть живот небольшой деревянной кукле — хранителю куваса, которого носили с собой от стоянки к стоянке.

Среди ночи Атхо неожиданно для самого себя открыл глаза.

Что его разбудило, он не знал. Толи какой-то звук, толи что-то ещё — не ясно. И в шалаше, и снаружи было тихо, по крайней мере сейчас. Он затаил дыхание и прислушался. Ничего. Ничего, что могло бы привлечь его внимание. Только потрескивание дров в костре, сполохи от которого играли сквозь просветы в кровле куваса.

В костре прогорело и обрушилось бревно, взметнув облако огненных светляков. На миг всё вокруг осветилось. Алмори сладко спал, прикусив кончик большого пальца. Лицо его было по-детски безмятежным. Атхо неуверенно поднялся с ложа и на четвереньках протиснулся наружу. Поднявшись с колен, он нетвёрдой походкой направился к костру, чтобы поправить развалившиеся дрова. Он подкатил отскочивший от падения кусок сухостоины, уложил его прямо в пламя, подбросил валежника, сверху водрузил мокрый от гнили полуистлевший пенёк — сохнуть и гореть пень будет долго. Затем разогнулся и посмотрел на хёнки — губы безо всякого принуждения зашептали слова молитвы.

Он уже подался в сторону куваса, когда краем глаза уловил какое-то движение справа от себя: в темноте ночного леса промелькнуло что-то ещё более тёмное. Атхо почувствовал, как по спине его пробежали мурашки, в голове вдруг исчезли сразу все мысли, а в ушах зазвенело от напряжения. Он медленно повернул голову туда, где заметил движение. Глаза упёрлись в сплошную чёрную пелену — ничего. Обострившийся слух тоже ничего не улавливал. В воздухе повисла зловещая тишина.

Он стоял посреди площадки их крошечной стоянки, боясь шелохнуться и ожидая, что любое его движение может вызвать появление того, что внушало ужас в самого отважного охотника. Но темнота была неподвижна и безмолвна. Атхо медленно огляделся. В воздухе явно что-то витало. Обострённое внутреннее чутьё, развитое годами скитаний по охотничьим тропам, подсказывало ему, что окружающий мрак таит в себе неведомую угрозу. Слишком глубокой была тишина. От реки в спину пахнуло влажным холодом, в нос ударил густой запах тины. Атхо передёрнул плечами не то от озноба, не то от леденящего страха, волнами расходящегося по жилам.

Ваятель куванпылов, Атхо сам словно бы превратился в деревянного истукана — замер на месте, не находя в себе сил пошевелиться. Меж еловыми стволами поползли клочья седого месяца тумана. И сразу всё вокруг как будто ожило, пришло в движение. В мареве тумана проступали и исчезали вновь силуэты деревьев, тянули костлявые пальцы сухие еловые ветки, трепетали редкими уцелевшими листочками тонкие побеги ольхи и рябины.

Они здесь! — билась в голове одна мысль.

Атхо где-то в глубине души ещё надеялся, что всё это ему просто показалось, что никого в лесу нет, но холодный разум уже отверг всякие сомнения — ОНИ пришли, ОНИ уже здесь!

В шалаше зашевелился Алмори. И тут же тьма всколыхнулась у самого куваса. Нечто чёрное, кудлатое задвигалось, засопело и отшатнулось, отплыло в сторону и исчезло. Алмори что-то мычал спросонья, шелестел ветками подстилки. Атхо хотел было окликнуть его, упредить, но голос сорвался, осёкся, в уголках глаз выступили слёзы. Охотник, превозмогая оцепенение, на негнущихся ногах медленно зашагал к шалашу, не отрывая глаз от матового мрака позади себя. Он понимал, что того, кто бродит вокруг стоянки, может отпугнуть только хёнки в союзе с огнём. Он не мог противостоять порыву поскорее добраться до оружия, сжимая в руках которое он всегда чувствовал себя в относительной безопасности. Да и брата нужно выручать — слишком близко подкралась опасность.

Не дойдя до шалаша с десяток шагов, он углядел движущееся тёмное пятно слева. Оно двигалось параллельно ему, держась на границе света. Это нечто было совсем рядом. Атхо отпрянул, замахал руками.

Из шалаша высунулась голова Алмори. Он вытаращился на брата, который, странно расставив руки, вприсядку, пятился к шалашу. Алмори позвал его. Атхо повернул к нему искажённое ужасом лицо, глаза его дико вращались. Алмори кинул взгляд поверх плеча старшего брата и сам задрожал — он увидел, что так напугало Атхо.