Прыжок в прошлое - Сергей Шхиян Страница 47

После туалета сюда же, в комнату, принесли завтрак. Еда в доме Котомкина выгодно отличалась от «барской», приготовленной ленивой дворней.

День был постный, поэтому мяса и молока на столе не было. Нам принесли блюдо с жареной рыбой, щуку холодного копчения, рыбный пирог и пирог с малиной. Из напитков хлебный квас, малиновый морс с медом и кислую клюквенную воду. Да, забыл еще сказать про прекрасный подовый хлеб. Такого обилия еды хватило бы на хороший обед. Не осилив и четвертой части из того, что было предложено, мы помыли жирные руки щелоковой водой, так как вилок и салфеток у хозяев в заводе не было. Пищу приходилось брать руками.

Делать было решительно нечего, и мы навестили больную. Дуне оказалось значительно лучше. Пульс наполнился, и на щеках появился легкий румянец.

Выяснив у хозяйки, какими продуктами они располагают, я прописал девушке наваристую уху из севрюги, черную икру и, невзирая на постный день, куриный «отвар» и мясо.

Поблизости от девичьей светелки ошивался ее возлюбленный, как мне показалось, не очень понимающий, что, собственно, происходит, и почему хозяин внезапно сменил гнев на милость. Свиданий наедине домостроевский родитель не допускал, поэтому молодые не имели возможности объясниться.

По-моему, Фома Исаевич был немного разочарован прозаичностью лечения.

Как истинно народный человек, он предпочел бы загадочный антураж, в крайнем случае, чудо. Однако в этом помочь я ничем ему не мог.

— Ну, значит, ваше благородие, спасибо тебе, — между тем говорил он, — утешил старика. Я отслужу, благодетель ты наш…

Отслуживать он начал сразу же, «не отходя от кассы». Нас с Алей (ее новую одежду мы обговорили еще по пути из имения) обмерили и начали морочить голову портняжными вопросами.

Я сразу же отказался от решения нерешаемых проблем, повторив, что полностью доверяю хозяйскому вкусу, зато Алевтина (откуда что взялось) с огромным энтузиазмом включилась в нудный процесс. Я сидел поблизости, не вникая в суть разговора, и алкал, можно сказать, плоти. Аля вполне оправилась, порозовела и похорошела, я был отдохнувший и, как солдат из анекдота, думал только об одном.

Когда наконец переговоры окончились, и мы остались вдвоем, я тут же начал приставать к девушке. Аля, смущаясь незнакомой обстановкой, отбивалась. Впрочем, только-только наши игрища начали делаться интересными и захватывающими, как возникла хозяйка узнать, чего мы хотим на обед.

Меня уже начинали доставать препятствия, все время возникающие в развитии наших с Алей отношениях. Сначала болезнь, потом чужой дом и то, что все время кто-то не вовремя приходит.

Избавившись от хозяйки, я сел на лавку у окна, с грустью размышляя о превратностях судьбы, всегда мешающих влюбленным побыть вдвоем. Аля, добрая душа, уловив мое настроение, подошла и прижала мою голову к груди.

Я обнял ее и притянул к себе. От ее сарафана пахло летом и сеном. Под тканью ощущалась нежная женская плоть. Меня начало засасывать…

Естественно, что тут же постучались в дверь. Аля, расцепив мои объятия, отпрянула.

— Войдите! — сказал я с досадой в голосе. Вошел очередной Ванька Жуков с обливным горшком.

— Хозяйка прислала, — сообщил он, с любопытством тараща на меня глаза.

— Поставь на стол.

Мальчишка поставил горшок и удалился. Мы с Алей посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Ты сегодня спишь здесь, — решительно сказал я.

Девушка посмотрела на меня полночными глазами и загадочно улыбнулась.

— Послушай, — сказал я, — давай займемся чем-нибудь полезным, а то я чувствую, что от безделья у меня крыша поедет. Ты хочешь, чтобы у меня поехала крыша?

— А какая у тебя крыша, Алешенька?

— Крыша у меня с чердаком, где много всякого хлама.

Аля, конечно, ничего не поняла, но расспрашивать постеснялась.

— Почитать бы чего, — с тоской сказал я, — только где здесь книг найдешь… Ты читать, кстати, умеешь?

— Не умею, — без смущения ответила Аля, — читать Писание только попы умеют.

— Хочешь, научу? — предложил я.

— С тобой я все хочу, Алешенька.

Ответ получился очень двусмысленный и многозначительный, но я предпочел не заводиться. А то непременно кто-нибудь постучит в дверь.

— Если раздобуду бумагу и чернила, прямо сейчас и начнем, — обрадовался я хоть какому-нибудь занятию.

Я напялил на себя знаменитый парчовый халат и пошел разыскивать Котомкина. В доме мне никто не встретился, и я вышел во двор.

Перед крыльцом бродили куры.

В глубину подворья с ведрами на коромысле шла белобрысая девка.

Я окликнул ее и спросил, где мне найти хозяина. Она поклонилась и, с любопытством поглядывая на меня, пошла показывать мастерскую.

У меня начало возникать чувство, что я здесь делаюсь нежелательно популярной личностью. Что-то все, кого я ни встречу, глядят на меня во все глаза.

Мастерская находилась в довольно большом бревенчатом строении. Девка, опустив на землю свои ведра, побежала звать хозяина, а я остался ждать снаружи. Через минуту из мастерской поспешно вышел Фрол Исаевич, надевая на ходу сюртук.

— Не изволите ли зайти, ваше благородие, — предложил он.

— Охотно, — ответил я.

Мы вместе вошли в мастерскую. В большой комнате с низким потолком за одним очень длинным столом сидели люди перед кучками материй и работали, не поднимая голов. Воздух был тяжеловат от запаха красок и плохого проветривания.

— Изволите любопытствовать, — поинтересовался Котомкин, — или по делу во мне нужда?

— Вообще-то, по делу, но сначала, если вы не против, осмотрюсь.

— Как прикажете, — сказал портной.

Он отошел от меня, чтобы не мешать, снял сюртук и, взяв в руку большие ножницы, направился к отдельному закройному столу с лежащей на ней материей.

Мне было интересно, как он кроит без лекал и выкроек. В детстве я часто наблюдал, как шьет моя бабушка, и помнил, что у нее были целые рулоны выкроек, вырезанных из старых газет.

Она прикалывала их булавками к материи, а потом обводила мелками линии раскроя. Котомкин кроил почти на глаз. Он сверялся с записью сделанной на дощечке и наносил мелом точки на материал. Окончив разметку, он пощелкал ножницами и лихо раскромсал материю на детали.

— Где вы так научились кроить? — спросил я его, когда он освободился.

— У мастера Федора Федоровича Коха. Был отдан ему в ученики управляющим имением и пятнадцать лет был у него подмастерьем. А как имение пожаловали вашему родичу, так я упросил отпустить меня на оброк и открыл свое дело.

— Кох немец? — поинтересовался я.

— Так точно-с, из немцев. Первейший был мастер, мне еще далеко до него.