Последний тайник - Фернандо Гамбоа Страница 46

Вся моя сила воображения в этот момент сосредоточилась в той части головного мозга, которая отвечает за отрицательные эмоции и агрессивное поведение. Покосившись на профессора Медину, я понял, что это происходит не только со мной.

— А может, — сказала Кассандра, стараясь говорить спокойно и взвешенно, — в этой строке имеется в виду один из городов, которые как раз и пересекает проведенная нами линия?

— Прекрасная мысль, дорогая моя, — отозвался профессор Кастильо. — Однако я уверен, что в этом случае нам придется перебрать добрый десяток населенных пунктов. Кроме того, перед нами возникнет и другая задача — выяснить, какой из них в четырнадцатом веке был самым убогим, но, при этом попытаться определить, какой вид убогости здесь имеется в виду — материальная, моральная или религиозная. — Пожав плечами, профессор добавил: — По правде говоря, мне кажется, что если автор этой головоломки хотел, чтобы ее можно было разгадать по прошествии нескольких столетий, то он сделал ее уж слишком сложной.

— А я думаю, — заявил я, и мои губы растянулись в язвительной усмешке, — что этот ребус вовсе не такой сложный, как возомнили наши досточтимые профессора.

Мне показалось, что я услышал, как хозяин кабинета тихонько хмыкнул, однако, не обращая на него никакого внимания, я продолжил:

— Я считаю, что последние строчки завещания и эта карта являются составными частями одной и той же головоломки, хотя их и разделяет целое столетие. Нам в руки попали ее составные части, и остается лишь додуматься, как правильно наложить их одна на другую.

— «Е sota la yum d’en petit Cresques», —прочитал вслух профессор Кастильо, — что означает «И под светом маленького Крескеса». И далее по тексту: «Сберег путь Быка… в черной Александрии».

— Все было бы намного понятнее, если бы наша линия проходила через Александрию, — сказал профессор Медина, все-таки сумевший взять себя в руки.

— Но она проходит очень далеко от этого города, — заметила Кассандра, качая головой.

— А может, намек на линию, проходящую с северо-запада на юго-восток, служит лишь для того, чтобы ввести в заблуждение таких, как мы, и пунктом назначения действительно является Александрия? — предположил я.

— Вряд ли, — возразил профессор Кастильо. — Откровенно говоря, мне не верится, что кто-то стал бы прибегать к различным ухищрениям, дабы скрыть пункт назначения, а затем — в последней строчке! — попросту назвал бы его. — Кроме того, — профессор слегка поморщился, — я сомневаюсь, что один из крупнейших мусульманских городов мог быть подходящим местом для монаха-францисканца, даже если бы тот в совершенстве говорил по-арабски.

— Тогда нам необходимо все-таки попробовать расшифровать вторую и третью строчки, — сказал я.

После этого я стал внимательно рассматривать карту, пытаясь найти на ней маленького Крескеса, однако не увидел никого, кроме нарисованных на ней монархов, слонов и верблюдов. На карте не было ни одного изображения, которое хоть чуть-чуть указывало бы на присутствие здесь средневекового картографа.

— Вы видите что-нибудь такое, что можно было бы интерпретировать как образ картографа или юного ученика? — озадаченно спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Ничего подобного на карте нет, — ответила Кассандра. — Совсем ничего.

На несколько минут воцарилось молчание. Профессор Медина, чтобы можно было лучше разглядывать карту, достал из ящика стола увеличительное стекло, а мы с Касси просто пониже склонились над картой и стали изучать ее сантиметр за сантиметром, пока не дошли до линии побережья Индийского океана. Профессор Кастильо, отойдя от стола, уставился в окно и о чем-то размышлял с таким видом, как будто ему надоело участвовать в наших лихорадочных поисках.

И вдруг он резко повернулся к столу с победоносным выражением на лице. Посмотрев на нас троих, Кастильо заявил:

— Вы не найдете того, что ищете, как бы вы ни старались.

— Почему? — мрачно поинтересовался профессор Медина.

— Да потому, что на этой карте не нарисовано ни одного юноши и тем более картографа, — спокойно ответил профессор Кастильо. — Иначе говоря, Хафуды Крескеса на этой карте нет.

— Откуда вы это знаете? — спросил я.

— Буквально мгновение назад до меня наконец-то дошло, что именно нам нужно искать на этой карте.

— И ты нам об этом скажешь? — оживившись, спросил профессор Медина. — Или, чтобы заставить тебя заговорить, мне придется прищемить тебе палец дверью?

— В этом нет необходимости, Луис. Ответ находится вон там, за окном.

Мы все трое поспешно подошли к окну и увидели сквозь стекло ухоженный сад, где среди других деревьев выделялась большая плакучая ива. За садом виднелась автостоянка, а еще дальше — коммерческий центр и баскетбольная площадка.

— Вы хотите сказать, что ключ к мучающей нас головоломке находится в супермаркете? — ухмыльнулся я.

— Не туда тебе надо смотреть, умник, — ответил профессор Кастильо, — а намного выше — на небо.

Мы все трое посмотрели на небо, но не увидели на нем ничего, кроме ослепительно яркого солнца.

— Не хотите ли вы сказать, что… — недоверчиво пробормотала Кассандра.

— Именно так, — с самодовольным видом подтвердил профессор Кастильо. — Солнце. — Повернувшись к столу и показав рукой на атлас, он добавил: — Именно его и следует искать на карте.

— А мы не слишком затрудним тебя, если попросим, чтобы ты рассказал нам, каким образом ты пришел к такому интересному выводу? — осведомился профессор Медина, присев на край стола и скрестив на груди руки.

— Я с удовольствием вам обо всем расскажу, мой дорогой друг.

Профессор Кастильо уселся на стул Луиса Медины, откинулся на его спинку и, протирая платком стекла своих очков (верный признак того, что он почувствовал себя в центре внимания), стал объяснять:

— Как вам известно, Авраам Крескес и его сын Хафуда были евреями, а значит, кроме испанского и каталанского, они знали еще и еврейский язык. Однако вам, возможно, неизвестно, — сказал профессор и выразительно посмотрел на меня, — что в еврейском алфавите нет гласных. Этот алфавит состоит только из согласных, и слова произносятся в зависимости от того, каким образом выстроены составляющие их согласные. Пока что все ясно?

— Ясно как божий день, но мне остается лишь догадываться, к чему вы сейчас клоните.

— Не будь таким нетерпеливым, Улисс. Я сейчас все объясню.

Однако вместо объяснения последовала одна из столь любимых профессором Кастильо театральных пауз, во время которой он с удвоенной силой стал тереть свои очки.

— Как я вам уже говорил, — наконец-таки продолжил он, — еврейский алфавит состоит только из согласных. Однако у него есть еще одна, весьма специфическая, характеристика, выделяющая его среди других алфавитов и заключающаяся в том, что каждая согласная этого алфавита соответствует какому-то числу.