Князь Кий: Основатель Киева - Василий Седугин Страница 45

Кий со Щёком вернулись в родовое селение. Всегда молчаливый и угрюмый Хорив был необычайно рад встрече, против обыкновения не командовал, а сам хлопотал по устройству встречи братьев: постелил новые перины, накрыл их шерстяными одеялами. На стол чего только не было наставлено — от: домашнего приготовления до разных заморских продуктов и вин.

— Насовсем, думаю, вернулись в родное гнездо, — говорил он растроганным голосом. — Сколько можно по свету мотаться? Места у нас чудесные! Вы только выйдите на берег Днепра и гляньте на заднепровские дали. Где ещё такую красоту увидите! А земля, а земля какая! Тучный чернозём, душа радуется, глядя на поля...

Кий прошёлся по окрестностям и внимательно присмотрелся к родовому поселению. По сути он впервые это сделал осмысленно: до рабского плена из-за малолетства ему было не понять, а после возвращения из Аварии голова была занята только одним: как организовать борьбу против поработителей. Теперь заботы позади, у него масса свободного времени, ходи и осматривайся.

А места действительно были изумительные. Кажется, сама природа подсказывала обосноваться здесь основательно и надолго. На холмах можно было устроить надёжные крепостные стены, которые со стороны Днепра будут прикрыты высокими кручами; широкие пологие берега могли стать прекрасной пристанью для кораблей и устройства на них складов для хранения товаров. Торговые пути отсюда открывались и в богатейшую Византию, и в торговую Хазарию, и в европейские страны, и в новгородские земли, а дальше — в Балтийское море...

— Родня стала признанной столицей Руси, — говорил он братьям, когда они в очередной раз собрались за обеденным столом. — А у нас, у полян, нет своего племенного центра. Думаю, основать его здесь, на наших землях. Забурлит жизнь, потекут сюда люди со всех концов, и тебе, Хорив, не надо будет ездить с ячменём, репой и прочей продукцией в Родню и другие города, а к тебе сами покупатели будут приходить.

Хорив недоверчиво слушал, сопел, но спорить со старшим братом не решался.

— Я здесь свой терем отгрохаю! — восклицал Щёк и обращался к супруге: — Сделаем так, чтобы он был самым красивым в городе. Пусть завидуют!

Деловитая Нежана деликатно поддакивала, как всегда оставаясь себе на уме.

— Следом за нами потянутся Полянские бояре и купцы, — продолжал рисовать яркие картины Щёк. — Каждый из них выстроит себе по терему, появится ремесленный народ...

— Вот всегда так, — не выдержала Нежана. — Только заведи о чём-нибудь разговор, как мой супруг такое наговорит, что невольно думаешь: ещё чуть-чуть — и в небесную высь полетим!

— Ладно, ладно, — примирительно проговорил Кий. — Разве плохо немного помечтать? Но вот с чего надо начать прямо сейчас, это совершенно ясно: новое жильё следует закладывать. Сколько можно брату надоедать?

— Что ты, что ты, брат! — запротестовал Хорив. — Я так рад, что вы ко мне наконец-то приехали! Живите сколько хотите! Наконец-то наша семья вместе! Вот бы наши родители увидели такое! Вот были бы рады!

Отцовский дом был просторный. Кию и Власте были отведены две комнаты с видом на Днепр.

Власта первой вошла и осмотрела все комнаты, остановилась в спальне, сказала:

— Нет, это не так. Я переставлю всё по-своему, — взялась за стул, передвинула его в угол, потом перенесла скамейку.

— Я позову челядь, всё сделают как скажешь, — шагнул к двери Кий.

— Нет, я сама. Хочу сама, — нахмурив лоб, разымчиво протянула она. — А этот стул я поставлю сюда...

Он впервые после похода рассмотрел её и удивился переменам, которые произошли в ней после родов. Из угловатой, долговязой девчонки она превратилась в красивую женщину. Округлились налились плечи и бёдра, из кофточки выпирали полные груди, изящной была её белая гибкая шея мелкими пушистыми завитушками. Изменилась её походка, она стала плавной, вкрадчивой, непышной, в глазах появилось что-то затаённое, даже загадочное.

Кий взглядом провожал каждое её движение. Когда она взялась за кровать, подошёл к ней:

— Давай вместе.

Они передвинули кровать к стенке, стояли друг перед другом запыхавшиеся. Лицо её разрумянилось, глаза заискрились, полураскрытые полные губы притягивали его взгляд. На него пахнуло сладковатым женским потом, вызвало желание. Он взял её за плечи, легонько привлёк к себе. В её глазах вспыхнул испуг, она машинально упёрлась ему в грудь, сказала придушенно:

— Не надо...

Но он только сильнее притянул её поближе и поцеловал в горячие губы, которые тотчас ответили на поцелуй; она тесно прижалась к нему трепещущим телом...

С этого дня в их отношениях всё переменилось. Она ни разу не напомнила ему о Зимаве, глубоко в сердце загнав боль ревности и обиду. Она стала жить только Кием и только для него. Сама того не замечая, она постоянно следила за ним, где он находится, что делает. Улучив минутку, подходила к нему, присаживалась на колени, обвивала его шею гибкими руками и целовала жадными губами его щёки, глаза, губы, пробуждая в нём желание. И он с удивлением стал замечать, что сам стал тянуться к ней, скучать без неё, радовался, когда видел после недельной разлуки. Он был не первым и не последним мужчиной, который влюбился в свою жену во время семейной жизни. Как и мечтал, стал ходить на берег реки, садился на бережок, смотрел вдаль. Но долго не сиделось. Ему чего-то не хватало, что-то подмывало изнутри. Через некоторое время вставал, бесцельно ходил вдоль Днепра, бродил по городу, наведывался в поля. Однажды набрёл на кузницу. И что-то ворохнулось в груди. Он думал, что на всю жизнь возненавидел рабский труд кузнеца, что никогда не возьмётся за молот. А тут увидел горн, наковальню и другие принадлежности, до боли знакомые с детства, и страстно захотелось ощутить в своих руках знакомую тяжесть молота.

Он вошёл в кузницу, поздоровался с кузнецами. В нос ему ударил неповторимый запах калёного железа, он ощутил знакомую сухость во рту. Немногое постоял молча, наблюдая за работой. Затем попросил у подручного молот и, чувствуя блаженный трепет во всём теле, стал бить по раскалённой заготовке, подчиняя силу удара командам мастера.

А потом они втроём сидели вокруг врытого в землю столика и пили горячий навар из трав. Старшему кузнецу было лет пятьдесят. Волосы у него были пострижены в кружок и перевязаны голубой ленточкой, круглое лицо обрамляла чёрная бородка. Поглядывая на Кия живыми синими глазами, он опрашивал дружелюбным голосом:

— И где так наловчился нашему ремеслу?

— Далеко, отец. В Аварии.

— Драганом меня звать. А его Сидаркой.

Тридцатилетний Сидарка, очень похожий на отца, только без бороды, весело подмигнул Кию.

— А меня Кием нарекли. Хорошо у вас здесь.

— Не жалуемся. Главное, работы всегда достаточно. Идёт к нам народ.

— Возьмёте в помощники?

— С большим удовольствием. А ты случаем не тот Кий, что через всю Аварию с войском прошёл?