Прекрасная Габриэль - Огюст Маке Страница 44

— Разве любить — значит огорчать?

— Как, мое присутствие вас огорчает?

— Любить разве значит оскорблять?

— Я вас оскорбляю?

— Любить разве значит губить и бесславить?

— Габриэль! Габриэль!..

— Вы меня огорчаете, вы меня оскорбляете вашим присутствием.

— Какие громкие слова, моя красавица!

— Еще громче дело… Поговорим откровенно. Чего вы хотите от меня? Я не могу быть вашей женой, потому что вы уже женаты. Притом я и не требовала бы этого, я не согласилась бы на это, хотя я девушка благородного происхождения, а вы могущественный король.

— Король, но не могущественный.

— Неужели вы думаете, что отец позволит мне обесславить себя…

— Моя милая…

— Захочу ли я этого сама? Вот по какой причине ваше присутствие меня оскорбляет… Но вас это жестокое слово огорчает. Я скажу тогда, что вы меня губите.

— Докажите-ка мне это…

— Это доказать легко. Отец мне поклялся, что, если я вас послушаю или если вы будете меня преследовать, он запрет меня в монастырь или, что еще хуже, отдаст меня замуж.

Король вздрогнул.

— Ну это мы еще посмотрим! — вскричал он.

— Отцу не нужно позволения короля, чтобы выдать замуж дочь. Замужем я погибну и умру с горя.

Генрих стал на колени.

— Не говорите мне эти зловещие слова, моя Габриэль, — сказал он, — вы погибнете, вы умрете!

— По вашей вине.

— Неужели вы считаете меня таким слабым или таким робким, что я не могу, несмотря на отца, несмотря на весь свет, спасти от отчаяния женщину, которую я люблю, и будете ли вы сами так слабы и так жестоки, чтобы отдаться другому, когда вы отвергнете меня, вашего друга и короля? Имейте волю для меня, Габриэль, а я буду иметь силу для нас обоих. Не я вас гублю, но вы сами можете помочь себе, и я вам помогу. Пусть-ка попробуют вас отнять, когда я вас возьму! Видите, Габриэль, вы зависите от себя одной. Вы должны будете приписать себе одной несчастья, которые вы видите в будущем. Если бы вы меня любили, вы имели бы больше мужества.

— О государь! Я еще ничего не сказала. Оскорблять меня и губить — это ничего, но вы меня огорчаете — вот ваше преступление.

— Как же это? Боже мой, когда я дышу только вами и для вас!

— Это очень важно. Вы сейчас просили меня, чтоб я пожертвовала вам моей честью и моей жизнью, может быть, я обязана это сделать для моего короля, но могу ли я пожертвовать вам моей душой и моим вечным спасением?

— Вашим спасением?

— Конечно. Добрая католичка может ли принять ересь?

— С какой стати нам говорить об ереси?

— Это, однако, необходимо. Я имею к вам дружбу, я хочу вашего спасения, тем более что, спасая вас, я спасаю Францию, которую ваша ересь подвергает опасности.

— Вот вы коснулись политики. Ах, Габриэль! Ради бога…

— Ради бога, государь, будем продолжать или прекратим разговор совсем.

Молодая девушка произнесла эти слова твердым голосом, и это тем более было странно, что глаза ее были наполнены слезами. Король, растроганный и удивленный, схватил ее за руку.

— Вы углубляетесь в мысли, которым никогда не следовало бы наполнять вашу очаровательную головку, — сказал он. — Поверьте мне, предоставьте совесть короля ему самому и имейте дело только с совестью любовника. Клянусь вам, Габриэль, ни ваша совесть, ни моя не находятся в опасности…

— Не все так думают, государь.

— А! Кто же вам это сказал?

— Один праведный человек…

— Месье д’Эстре?

— Нет, нет. Мой отец жалеет, как все честные люди, но он не обвиняет ваше величество, между тем как…

— Между тем как праведный человек меня обвиняет…

— Кто же это? Ваш духовник?

— Мой советник, превосходный человек.

— В самом деле?

— Один из знаменитейших ораторов последнего времени.

— Я знаю их всех по тем оскорблениям, которыми они меня осыпали. Как его зовут? Кто он?

— Это приор Безонского монастыря св. Женевьевы.

— Которому Дэнис понес рыбу. Как его зовут?

— Дом Модест Горанфло.

— Я его не знаю, — сказал Генрих, перебирая в памяти знакомых священников, — однако это имя не совсем мне незнакомо. Этот дом Модест вас исповедует и сказал вам, что вы губите себя, слушая меня?

— Да.

— Ну раз так, Габриэль, — сказал король с серьезным видом, — я вам должен сделать упрек. Вы мне изменили.

— Как это, государь? — спросила она с испугом.

— Вы мне поклялись не говорить моего имени, не открывать моего присутствия никому на свете, а между тем сказали обо мне монахам, моим смертельным врагам.

— Государь, любезный государь, клянусь вам, я ничего не сказала, я ни в чем вам не изменила, я никогда вас не называла!

— Стало быть, у этого дом Модеста есть шпионы?

— Нет, это достойный человек! Но он очень умен, и ничто от него не ускользнет. Притом он вас не ненавидит.

— О! — сказал король с недоверчивой улыбкой.

— Он мне беспрестанно дает советы, совсем непохожие на те, которые вы ему приписываете.

— Какие же?

— Любите короля, говорит он, любите его, потому что он добр, он родился для счастья Франции.

— В самом деле? Какой добрый монах!

— Но вместо счастья он принесет вам несчастье, прибавляет он, если будет упорствовать в ереси.

— Какой злой!

— О государь! Можно ли назвать злым человека, который хочет спасения вашей души? Стало быть, и я тоже зла?

— Вы, Габриэль, ангел!

— Вот ужин короля! — вскричала Грациенна, с торжеством подавая блюдо, на котором лежал аппетитный угорь.

«Я очень голоден, — подумал король, — но ужин не заставит меня забыть этого странного монаха, который подает такие советы Габриэль».