Александр Македонский. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди Страница 42

Александр Сизигамбис, Великой Царице-матери: здравствуй!

Твой сын Дарий умер. Не от моей руки и не моих солдат, а от рук собственных друзей, злодейски убивших его и бросивших на обочине дороги, ведущей на Гекатомпилос.

Я нашел его, когда он еще дышал, но мы ничем не могли ему помочь, кроме одного: мы поклялись отомстить за его бесславную гибель. Последняя его мысль была, несомненно, о тебе, так же как и мои теперешние мысли. Эта смерть нанесла мне такое же оскорбление, как и ему, поскольку лишила меня возможности честной схватки лицом к лицу, схватки, которая выявила бы победителя и побежденного и, во всяком случае, дала бы проигравшему погибнуть с честью.

Теперь я посылаю его к тебе, чтобы ты могла прижать его к груди в последний раз и оплакать, сопроводив в последний приют. Его тело приготовлено для долгого пути отсюда до скал Персеполя, где его ждет гробница рядом с другими царями.

Устрой самые торжественные похороны. Что касается меня, я не остановлюсь, покане найду убийц и не отомщу им за его смерть. Для матери нет большего горя, чем потерять сына, но прошу тебя, не кляни меня: тебе боги даровали возможность оплакать его и похоронить по обычаям предков. Моей же матери, которая ждет меня уже несколько лет, возможно, не будет дано даже этого.

Сизигамбис свернула письмо и долго плакала в уединении своей комнаты, потом позвала евнухов и велела им приготовить носилки и лошадей, траурные одежды и похоронные дары. На следующий день она отправилась в путь через страну уксиев, за которых ходатайствовала перед Александром.

Когда среди них распространилась весть о том, что царица-мать едет в Персеполь, чтобы похоронить своего сына, вдоль дороги собрался весь народ: мужчины и женщины, старики и дети в молчании встретили старую, убитую горем царицу и проводили ее до границ своей земли, до края нагорья, откуда уже виднелись камни сожженного города, колонны блестящего Новогоднего дворца, окаменевшие стволы пожранного огнем леса.

Она остановилась у ворот разоренного города, велела поставить шатер и там постилась до того дня, когда вдали на Экбатанской дороге показалась повозка, запряженная четверкой вороных коней. Повозка с телом ее царственного сына.

Вскоре Александр возобновил погоню за Бессом и его сообщниками. Через день он прибыл в город Гекатомпилос, где персидский командующий сдался без боя, а оттуда добрался до Задракарты, города в стране гирканцев. Теперь перед ним открылась бескрайняя ширь Каспийского моря.

Царь спешился и в набегавших волнах босиком побрел по прибрежным камням. Его товарищи шли следом, ошеломленные этой водной границей, обозначившей северный предел их похода.

— В какой части света мы, по-твоему, находимся? — спросил Каллисфена Леоннат, стоя рядом с ним перед морем.

— Дай мне твое копье, — ответил историк. Леоннат с недоумением дал. Каллисфен воткнул его в землю как можно более прямо, а потом тщательно измерил тень.

— Мы примерно на широте Тира, но не могу сказать, как далеко.

— А где кончается это море?

Каллисфен направил взгляд на бескрайнюю морскую гладь, в лучах заката окрасившуюся красным, а потом обернулся к Неарху: возможно, моряк может дать ответ на этот вопрос. Наварх наклонился, взял с берега несколько камешков и бросил один изо всей силы. Камень упал в воду, оставив распустившийся цветок концентрических кругов, которые затухли, дойдя до песчаного берега.

— Этого никто не знает, — сказал моряк. — Но если построить флот, я бы хотел поплыть вон туда, на север, к новым горизонтам, скрытым от нашего глаза. Узнать, северный ли это залив Океана, как говорят многие, или же озеро.

Пока они говорили, из лагеря послышался какой-то шум — возбужденные крики, песни и звуки веселья. Александр оглянулся: