Жорж - Александр Дюма Страница 42

— Ну хорошо, а ты помнишь, как четырнадцать лет назад, в день сражения, этот самый Анри де Мальмеди?..

Жорж откинул назад волосы и показал брату шрам у себя на лбу.

— Да, верно, — произнес Жак, — черт побери, ты озлоблен против него. Я забыл, что тогда произошло, впрочем, припоминаю: в ответ на его удар шпагой я ударил его кулаком по лицу.

— Да, и я готов был простить нанесенную мне обиду, но когда он вновь оскорбил меня…

— Как же?

— Он отверг предложение, сделанное мною его кузине.

— Ишь чего ты захотел! Отец и сын воспитывали наследницу, как перепелку в клетке, чтобы ощипать ее в свое удовольствие путем выгодного брака. Когда же перепелка стала жирной, приходит браконьер, который хочет взять ее себе. Ну как же так! Разве они могли поступить иначе, как не отказать тебе? К тому же, дорогой мой, ведь мы всего лишь мулаты.

— Я и не был оскорблен отказом, но во время спора он замахнулся на меня тростью.

— Значит, в ответ на оскорбление ты его избил?

— Нет, — ответил Жорж, улыбаясь, — я потребовал дуэли.

— И он отказал; ну что ж, это естественно, ведь мы мулаты. Бывает, мы иногда избиваем белых, но белые не дерутся с нами на дуэли, считают это унижением своего достоинства.

— Тогда я заявил, что заставлю его драться.

— Потому-то ты во время скачек coram populo , как мы выражались в коллеже Наполеона, залепил ему пощечину.

Неплохо было придумано, но все оказалось напрасным.

— Почему?

— Мне известно, что вначале Анри хотел было согласиться на дуэль, но его друзья отказались быть секундантами, и дуэль не могла состояться.

— Тогда пусть ходит побитым, он волен решать сам.

— Да, но тебя ожидает другое.

— Что же?

— Когда Анри настаивал на дуэли, его друзья пообещали ему найти другой способ мести.

— Какой же?

— В ближайший вечер, когда ты будешь в городе, человек десять собираются устроить засаду на пути в Моку и, схватив тебя, избить до полусмерти.

— Подлецы, так они поступают с неграми!

— А кто мы такие, мы — мулаты! Светлые негры, ничто иное.

— Они ему обещали так расправиться со мной?

— Именно.

— Ты убежден?

— Я присутствовал при их сговоре, меня приняли за чистокровного голландца, и потому при мне открыто все обсуждали.

— Ладно, — заявил Жорж, — я решил.

— Ты отправляешься со мной?

— Я остаюсь.

— Послушай, Жорж, последуй совету старого философа: уедем отсюда.

— Невозможно! Получится, что я струсил, а кроме того, ведь я люблю Сару.

— Ты любишь Сару?.. Что это значит: «Я люблю Сару»!

— Это значит, что либо она должна принадлежать мне, либо я погибну.

— Ты делаешь ошибку. Представился счастливый случай, другого не будет. Я отплываю сегодня в час ночи, тайком; поедем вместе, завтра мы уже будем далеко отсюда и посмеемся над белыми господами с острова Маврикия; ну а если мы поймаем кого-нибудь из них, то четверо моих матросов отблагодарят их тем же способом, каким они хотели расправиться с тобой.

— Благодарю, брат. Согласиться не могу!

— Ну что ж, ты настоящий мужчина; не можешь, значит, я отплываю без тебя.

— Да, отправляйся и плыви вблизи от острова, ты увидишь необычайную сцену.

— Что же я увижу? Затмение луны?

— Ты увидишь, как от пролива Декорн до холма Брабант и от Порт-Луи до Маэбура поднимается вулкан, подобный вулкану на острове Бурбон.

— О, это другое дело; ты, видно, затеял что-то пиротехническое, объясни же мне.

— Вот что: через неделю эти белые господа, которые презирают меня, угрожают мне, хотят отхлестать меня, как беглого негра, будут кланяться мне в ноги.

— Небольшое восстание, я понимаю, — сказал Жак, — но это было бы возможно, если б на острове насчитывалось хотя бы две тысячи воинов, подобных моим ста пятидесяти ласкарам. Называю их по привычке ласкарами, хотя среди моих дружков нет ни одного, кто принадлежал бы к этой презренной расе; у меня замечательные бретонцы, храбрые американцы, настоящие голландцы, чистокровные испанцы — лучшие люди, представляющие свою нацию. Но кто с тобой, кто поддержит твое восстание?

— Десять тысяч рабов, которым надоело повиноваться, которые теперь сами хотят командовать.

— Да что ты, негры, я их хорошо знаю, я ими торгую; они легко переносят жару, могут насытиться бананом, выносливы в труде, им присущи многие хорошие черты, я не хочу обесценивать свой товар, но, как тебе сказать, — они плохие солдаты, ведь как раз сегодня на скачках губернатор интересовался моим мнением о неграх. Он мне сказал: «Послушайте, капитан Ван ден Брок, вы много путешествовали, мне представляется, что вы проницательный наблюдатель, как бы вы поступили, если бы были губернатором острова, а на нем произошло бы восстание негров?»

— И что ты ответил?

— Я сказал: «Милорд, я расставил бы сотню открытых бочек с вином на улицах, по которым должны пройти негры, а сам пошел бы спать, оставив ключ в дверях».

Жорж до крови закусил губу.

— Итак, вновь прошу тебя, брат, пойдем со мной, это самое разумное решение.

— В третий раз повторяю: не могу.

— Этим все сказано; прощай, Жорж, но послушай меня: не доверяй неграм.

— Значит, ты отплываешь сегодня?

— Да, черт возьми, я не гордый и сумел бы улизнуть; если «Лейстер» пожелает сыграть со мной в кегли в открытом море, он увидит, откажусь ли я, но в порту, под огнем форта — благодарю за любезность. Итак, в последний раз: ты отказываешься?

— Отказываюсь.

— Прощай!

— Прощай!

Молодые люди обнялись в последний раз, Жак направился к отцу, который, ничего не подозревая, спал крепким сном, Жорж вошел в комнату, где его ждал Лайза.

— Ну как? — спросил негр.

— Вот что, — ответил Жорж, — скажи повстанцам, что у них есть вождь.

Негр скрестил руки на груди и, не спросив ничего более, низко поклонился и вышел.