В дебрях Индии - Луи Жаколио Страница 41

В ту минуту, когда маленький отряд покидал грот, куда он больше не собирался возвращаться, и направлялся по дороге к проходу, найденному молодым Сами, кусты над гротом тихонько раздвинулись, и между ними показалось существо, безобразное до отвращения, которое долго следило глазами за удаляющимся караваном, как бы выслеживая дорогу, по которой он направлялся.

Когда скрылись из виду Барнет и Рама, как всегда, замыкавшие шествие, поскольку они были соединены узами дружбы, основанной на ненависти к капитану Максвеллу, кусты раздвинулись, и оттуда вышел индус, совершенно голый, благодаря чему его тело сливалось в тени леса с окружающими его предметами. Он поспешно спустился со скалы, за которой прятался, и, скрываясь в джунглях, пошел параллельно той дороге, по которой шли наши авантюристы. Это был Кишнайя, глава душителей, который накануне каким-то чудом избежал мести Сердара и теперь шел по его следам. Какие планы были у него? Не хотел ли он снова приняться за свое гнусное ремесло в надежде получить награду, обещанную губернатором Цейлона… или поступками его руководило какое-либо более важное побуждение?.. Мы это, вероятно, скоро узнаем, потому что смерть его сообщника Веллаена побудила его перебраться на Большую землю, чтобы присоединиться к своим, ждавшим его в лесах Тривандерама… Быть может он хочет убедиться в том, что и Сердар также покидает Цейлон и отправляется на Коромандельский берег?

Первый час дороги прошел в молчании, как это бывает всегда, когда отряд путешественников отправляется в путь до наступления дня. Тело и душа сливаются с окружающей их природой; птицы спят еще среди листвы, куда едва начинают проникать смутные проблески рассвета, этих сумерек утра; влажная свежесть исходит от травы и листвы деревьев; легкая дымка, испаряющаяся из ночной росы, придает всему ландшафту неясный оттенок, смешивая предметы, как будто они прикрыты легкой газовой вуалью. Все идут, точно погруженные в сладкую дремоту, которую первый солнечный луч рассеет вместе с утренним туманом.

Мало-помалу все проснулось под теплым дуновением дня; стаи маленьких сингальских попугайчиков крикливыми голосами приветствуют появление солнца и с оглушительными «тира-тира» несутся к полям дикого сахарного тростника в джунглях, рассаживаясь на ветках больших тамариндов; гиббоны прыгают с ветки на ветку, гоняясь друг за другом и выделывая самые изумительные акробатические фокусы, тогда как ара и какаду летают над листвой фикусов и тамариндов. Одним словом, в джунглях начинается жизнь всего их безобидного населения: птиц, мух, бенгальских зябликов, соловьев, разноцветных попугаев, белок и обезьян, тогда как хищники, утомленные своими ночными похождениями и драками, пресыщенные мясом и кровью, прячутся в самую густую чашу, откуда они не выходят раньше сумерек.

Эта полная жизни и одушевленная природа, освещенная золотистыми лучами солнца, с лазурным небом, зеленью, цветами и радостными криками несколько изменила направление мыслей Сердара. Как ни привык он к богатствам природы в джунглях, возвышенная душа его никогда не оставалась бесчувственной к ним, и сердце его начало постепенно успокаиваться, несмотря на тяжелые заботы.

— Ну-с, дитя мое, — сказал он, ласково и дружески обращаясь к Сами, после того как несколько минут прислушивался к пробуждению природы и утреннему концерту обитателей леса, — тебе удалось наконец открыть удобный проход среди уступов склона?

— Да, Сахиб! — отвечал молодой индус, чувствовавший себя необыкновенно счастливым всякий раз, когда господин его говорил с ним таким ласковым тоном, — я без всякого труда прошел его до самого конца. Целая масса скал, которые совершенно закрывают верхнюю часть горы, помешала вам видеть, когда вы стояли у ее подошвы, что туда легко пробраться.

— А ты не заметил, легко ли будет идти вдоль гребня по направлению к северу?

— Да, Сахиб! Верхушки идут там одинаково ровно везде, где я мог видеть.

— Вот это прекрасно, дитя мое, и ты оказал нам большую услугу, за которую я сумею вознаградить тебя. Чего ты желаешь?.. Нет ли чего-нибудь такого, о чем ты хотел бы попросить? Я наперед согласен на все, что в моей власти.

— О, Сахиб! Если бы я смел…

— Говори!

— Я желаю, чтобы Сахиб оставил меня у себя на всю жизнь, как и Нариндру.

— Милый мой Сами! Я только выигрываю от твоей просьбы… Будь уверен, я хорошо понимаю, чего стоит такая привязанность, как ваша, и никогда не разлучусь с вами.

— Вот и проход, Сахиб! Там, напротив тебя! — сказал Сами, счастливый тем, что первый может указать его своему господину.

Все остановились; Барнет и Рама, немного отставшие, скоро также присоединились к ним. Оба по своему обыкновению были заняты спором относительно изменника и негодяя Максвелла, а так как Боб, несмотря на все свое красноречие, никак не мог добиться от Рамы прав на первенство, то вечный спор почти никогда не прекращался.

— Полно, Барнет! Вперед, мой старый товарищ! — сказал Сердар. — Ты должен быть счастлив, что покидаешь наконец долину, которая два раза едва не сделалась роковой для тебя.

— Эх! — отвечал генерал с философским видом. — Жизнь и смерть — это две ступени одного и того же.

Боб примыкал одно время к «армии спасения» и научился говорить там напыщенные фразы.

Менее чем за полчаса взобрались они на гору и могли любоваться чудным зрелищем Индийского океана в ту минуту, когда выходящее солнце рассыпало по волнам золотистые и свои пурпуровые лучи.

Вдруг Сами громко вскрикнул от удивления.

— Сахиб! Смотри, Сахиб! Шхуна Шейх-Тоффеля!

Сердар, бледный от волнения, обернулся в сторону, противоположную той, куда смотрел, привлеченный игрой солнечных лучей на поверхности воды. Он увидел красивую шхуну, которая находилась всего в двух милях от берега и шла к нему с распущенными парусами. Он взял свой морской бинокль и направил его на маленькое судно.

— Барнет! Друзья мои! — воскликнул он. — Какое неожиданное счастье!.. «Диана» крейсирует там для нас.

— Ты уверен в этом? — спросил Боб, внимательно рассматривая судно со своей стороны. — Мне кажется, что очертания «Дианы» должны быть более стройными, элегантными…

— Это происходит оттого, что она слишком близко к нам, и мы смотрим на нее с возвышенного пункта, а потому очертания судна вместо того, чтобы вырисовываться на горизонте, выступают на фоне морских волн. В таком положении любое судно кажется более приземистым и теряет элегантный вид. Но я готов держать пари, что это «Диана»… Ты забываешь, что я распоряжался ее постройкой и мне знакомы малейшие ее подробности. Видишь там резной бушприт, который кончается лирой, и каюту на задней части? Встречный ветер мешает «Диане» приблизиться к берегу, и она вынуждена лавировать; когда она повернет на другой галс, мы увидим всю ее заднюю часть и надпись золотыми буквами — и тогда всякие сомнения улетучатся.

Предсказание Сердара не замедлило исполниться; шхуна держалась ближе по ветру в трех милях от берега. Находясь уже против уступов скал, где стоял наш отряд, она с необыкновенной грацией и легкостью и в то же время быстро переменила галс, что служило доказательством ловкости капитана и дисциплины экипажа. По прошествии десяти минут задняя часть ее находилась как раз напротив того места, где стоял маленький отряд, наблюдавший за ней с вершины скалы, и все могли свободно прочесть надпись, сделанную готическими буквами: «Диана».