Крах династии - Сергей Шхиян Страница 40

— И сколько ты на такое положишь? — окончательно внутренне сломался холоп. — Дело, сам понимаешь, опасное, за него и под кнут угодить можно! Здесь не серебром, а золотом платить придется!

— Даю без торга десять венецианских цехинов, — предложил я.

— Нет! Какая это цена! — тотчас включил домашнюю заготовку Кирилыч. — Двадцать, меньше не возьму.

— Да ты что, за двадцать я всех московских дьяков куплю! Бери десять, больше тебе за Екушина никто не даст!

— Нет, мне за него дюжину франкских луидоров предлагали, я и то не отдал. Ты настоящую цену давай, товар-то отменный, дьяк и сам представительный, и с лица гладкий. Такого даром не получишь!

— Хорошо, пусть будет двенадцать цехинов.

— Ладно, будь по-твоему, еще парочку накинь, и по рукам!

— Хорошо, договорились!

Оба довольные выгодной сделкой, мы вернулись к подводе. Маруся уже пришла в себя и ругалась последними словами. После жестокой вязки у нее еще не действовали руки и ноги. Голосок у нашей красавицы оказался такой визгливо-пронзительный, что от избы начали подтягиваться любопытные. Мне даже пришлось на нее прикрикнуть:

— Маруся, замолчи! Сейчас здесь соберется вся улица, хочешь опять попасть в погреб?

— Где вы столько времени были?! Я уже с белым светом распрощалась! — сразу сбавила обороты, но эмоции пока перехлестывали, и сдержаться ей было трудно.

— Прикажи, чтобы принесли воды, — попросил я хозяина. Тот распорядился. Возле избы засуетились женщины и тотчас притащили тяжеленную бадью с водой. Две тетки со жгучим любопытством, во все глаза, разглядывали лежащих на подводе женщин. Так что мне пришлось прикрикнуть на них:

— Помогите им напиться!

Одна из женщин кинулась к избе за кружкой, а вторая указала на вторую пленницу и сказала:

— Я ее знаю, она возле Поганых прудов живет. Батюшка ее из кожевников будет! Думаю, за дочерь любимую денег-то не пожалеет!

Меня информация не заинтересовала. Тем более, что вторая тетка уже возвращалась с кружкой. Как обычно бывает, удовлетворив первое любопытство, женщины поспешили оказать помощь пострадавшим, Маруся первой утолила жажду и обессилено откинулась на спину. Напарница еще была без памяти, Ей смочили губы, и она открыла глаза.

— Попей, милая, — предложила пленнице опознавшая ее женщина. Та, продолжая с ужасом смотреть на окруживших подводу мужчин, с жадностью выцедила из кружки воду, неожиданно воскликнула:

— Живой я не дамся! Тронете — утоплюсь!

От неожиданного заявления все невольно засмеялись. Все это связалось с тем, как она только что, захлебываясь, пила воду, а та была только в бадье.

— Не бойся, никто тебя не тронет, — пообещал я. — Ну что, можно ехать?

— Что ж не ехать, можно и поехать, — задумчиво поддержал Кирилыч, — я за подводу дорого не возьму, дашь ефимку, и ладно…

— Сколько?! Да твоя подвода вместе с лошадью столько не стоит!

Однако коварный холоп, пользуясь нашим безвыходным положением, упрямо наклонил голову:

— Не хочешь, как хочешь.

— Ладно, мы их тогда пока здесь оставим, — решил я, не потому, что стало жалко денег, а из расчета на будущее, если с ним впредь придется иметь дело. Непомерный аппетит нужно было умерить сразу, дабы потом не возникло проблем. — Зачем девок в крестьянской телеге везти, лучше наймем возок.

— Где ты его здесь возьмешь, — сразу пошел на попятный Кирилыч, — да и вообще, чего тебе возок. На телеге-то куда сподручней. Хоть десять московок посулишь?

— Ладно, восемь заплачу, хотя возок, и тот стоит не больше пяти.

— По рукам. А везти-то куда? — с довольным видом спросил он.

— Куда везти? — в свою очередь спросил я Марусю.

— В гончарную слободу.

— Нет, за восемь московок в такую даль не поеду, — опять заартачился холоп. — Если два конца оплатишь, тогда еще куда ни шло!

— Разгружай! — опять воскликнул я, разом подавив начинающийся бунт.

— А я и за пять отвезу, — неожиданно вмешался в разговор здешний хозяин.

Затравленный, обиженный Кирилыч чмокнул губами и повел лошаденку под уздцы к воротам. Мы с Федором распрощались с хозяевами, сели на своих скакунов и поехали следом. Я мог считать свою миссию выполненной и вернуться в Кремль, но решил посмотреть, где живут мои соратники, и проследить, чтобы освобожденная девушка из одной неволи не попала в другую.

Кирилыч не лукавил, на телеге до Гончарной слободы добираться было далековато. Располагалась она в районе Таганки, возле земляного вала. Худая лошаденка еле тащила телегу, лениво перебирая ногами. Зато наши пленницы окончательно пришли в себя и о чем-то оживленно говорили, развалясь в выстеленной сеном телеге. Мы же с Федором ехали молча, глядя в разные стороны не столько из соображений бдительности, сколько оттого, что говорить нам с ним было решительно не о чем.

Чем ближе к окраине города, тем меньше тут было полностью застроенных улиц. Пошли пустыри, кое-где засеянные злаками, и слободы, составляющие как бы отдельные поселковые образования, часто окруженные собственными тынам.

— А почему вы живете в Гончарной слободе? — спросил я Федора.

— Дед гончаром был, — ответил он, — а Марусин отец до сих пор глину мнет, зверушек лепит.

— Каких зверушек? — не понял я.

— Разных, на печи, а то и на избы. Красоты они неописуемой.

— А ты хотел бы в царский дворец попасть? — задал я парню новый вопрос.

— Не знаю, это как Маруся скажет. Она у меня дока, а мне и в своей избе хорошо.

Позиция была знакомая.

— Люба тебе Маруся? — задал я очевидный вопрос.

— Еще как! — тотчас расцвел парень. — Такой завидной невесты на всей нашей слободе не сыскать!

— И что в ней такого завидного?

Парень задумался, видимо, не умея передать в слове все необычные качества суженой, потом все-таки нашел одно емкое общепонятное достоинство:

— Приданое за ней дают богатое!

Вот вам и вся, можно сказать, романтика!