Лейденская красавица - Генри Райдер Хаггард Страница 4

Как и можно было ожидать от человека столь богатого и знатного, все принадлежавшее графу носило отпечаток такого же изящества, как и он сам.

Так, сани его по форме и окраске изображали черного волка, готового броситься на добычу. Деревянную голову покрывала волчья шкура, и украшали ее желтые стеклянные глаза и клыки из слоновой кости, между тем как на шее был надет золоченый ошейник с серебряной бляхой. На бляхе был изображен герб владельца – рыцарь, снимающий цепи с плененного христианского святого, и девиз рода Монтальво: «Вверься Богу и мне». Вороной конь, вывезенный из Испании, лоснился под золоченой сбруей, а на голове его возвышался роскошный панаш из разноцветных перьев.

Лизбета случайно оказалась около того места, где кавалер остановился после своей первой победы. Она была одна с Дирком ван Гоорлем, так как Питера ван де Верфа, принимавшего участие в беге, отозвали в эту минуту. От нечего делать она подошла поближе и, весьма естественно, залюбовалась блестящей упряжью, хотя, правда, ее интересовали гораздо больше сани и лошадь, чем возничий. Графа она знала в лицо: он был из городских вельмож. Монтальво при первой встрече отнесся к ней с любезностью на испанский лад – по ее мнению, преувеличенной. Но поскольку все кастильские кавалеры держали себя так с бюргерскими девушками, она оставила это без особого внимания.

Капитан Монтальво увидал Лизбету на льду и, узнав ее, приподнял шляпу, кланяясь с тем оттенком снисхождения, с каким относились к людям, которых считали ниже себя. В шестнадцатом столетии все, не имевшие счастья родиться в Испании, считались низшими. Исключение делалось только для англичан, умевших заставить признать свое достоинство.

Около часу спустя, когда окончился бег последней партии, распорядитель громко объявил оставшимся соперникам, чтобы они выбирали себе дам и готовились к последнему состязанию. Каждый из кавалеров, передав лошадь конюху, подходил к молодой особе, очевидно ожидавшей его, и, взяв ее за руку, подводил к саням. Лизбета с любопытством следила за этой церемонией, так как само собой разумелось, что выбор обусловливался предпочтением, оказываемым избираемой. Вдруг с удивлением она услышала свое имя. Подняв голову, она увидела перед собой дона Хуана де Монтальво, который кланялся ей чуть не до самого льда.

– Сеньорита, – сказал он на кастильском наречии, которое Лизбета понимала, хотя сама говорила на нем только в случаях крайней необходимости, – если мои уши не обманули меня, я слышал, как вы похвалили мою лошадь и сани. С разрешения вашего кавалера, – и он вежливо поклонился Дирку, – я приглашаю вас быть моей дамой в решающем беге, зная, что это принесет мне счастье. Вы разрешаете, сеньор?

Если и существовал народ, ненавистный Дирку, то это были испанцы, и если и существовал кто-либо, с кем он не желал бы отпустить Лизбету на катание вдвоем, то это был граф Хуан де Монтальво. Но Дирк обладал замечательной скромностью и так легко конфузился, что ловкому человеку ничего не стоило заставить его сказать то, чего он вовсе не намеревался. Так и теперь, видя как этот знатный испанец раскланивается перед ним, скромным голландским купцом, он совершенно растерялся и пробормотал:

– Конечно, конечно.

Если бы взгляд мог уничтожить человека, то Дирк моментально превратился бы в ничто, так как сказать, что Лизбета рассердилась, было бы мало: она буквально была взбешена. Она не любила этого испанца, и ей невыносима была мысль о долгом пребывании с ним наедине. Кроме того, она знала, что ее сограждане вовсе не желают, чтобы в этом состязании, составлявшем чуть ли не главное событие года, победа осталась за графом, и ее появление в его санях могло быть истолковано, как желание с ее стороны видеть его победителем. Наконец, – и это причиняло больше всего досады, – хотя соревнующиеся и имели право приглашать в свои сани кого им вздумается, но обыкновенно их выбор останавливался на дамах, с которыми они были близко знакомы и которых заранее предупреждали о своем намерении.

В минуту эти мысли пронеслись в уме молодой девушки, но она только проговорила что-то о господине ван Гоорле.

– Он совершенно бескорыстно дал свое согласие, – прервал ее капитан Хуан, предлагая ей руку.

Не устраивая сцены, – что дамы считали неприличным тогда, как считают и теперь, – не было возможности отказать графу на глазах у половины жителей Лейдена, собравшихся посмотреть на «выбор». Скрепя сердце, Лизбета взяла предлагаемую руку и пошла к саням, уловив по дороге не один косой взгляд со стороны мужчин и не одно восклицание действительного или притворного удивления со стороны знакомых дам…

Эти выражения враждебности заставили ее овладеть собой. Решившись, по крайней мере, не казаться надутой и смешной, она сама мало-помалу начала входить в роль и милостиво улыбнулась, когда капитан Монтальво стал окутывать ей ноги великолепной медвежьей шкурой.

Когда все было готово, Монтальво взял вожжи и сел на маленькое сиденье позади, а слуга-солдат вывел лошадь под уздцы на линию.

– Сеньор, где назначен забег? – спросила Лизбета, надеясь в душе, что дистанция назначена небольшая.

Но ей пришлось разочароваться, так как Монтальво ответил:

– Сначала к Малому Кваркельскому озеру, вокруг острова на нем, потом обратно сюда, всего около четырех миль ^[4]. А теперь, сеньорита, прошу вас не говорить со мной. Держитесь крепко и не бойтесь: я хорошо правлю, у моей лошади нога твердая, и она подкована для льда. Я дал бы сотню золотых, чтобы выиграть на этот раз, так как ваши соотечественники клялись, что я проиграю, и, поверьте мне, сеньорита, борьба с этим серым рысаком будет нелегкая.

Следуя за направлением взгляда испанца, глаза Лизбеты остановились на санях, стоявших рядом. Это были маленькие саночки, по форме и окраске представлявшие серого барсука – это молчаливое, упрямое и, при случае, свирепое животное, не выпускающее свою добычу прежде, чем голова отделится от туловища. Лошадь, подходившая по цвету к экипажу, была фламандской породы, широкая в кости, с широким задом и некрасивой головой, но известная в Лейдене своей смелостью и выносливостью. Особенный же интерес пробудило в Лизбете открытие, что возница был не кто иной, как Питер ван де Верф, и она теперь вспомнила, что он называл свои сани «барсуком». Не без улыбки она заметила также, что он выказал свой осторожный характер в выборе дамы, пренебрегая каким бы то ни было мимолетным успехом, пока не достигнута главная цель: в его санях сидела не изящная, нарядная дама, про которую можно бы сказать, что она смотрит на него нежными глазами, но белокурая девятилетняя девочка – его сестра. Как он объяснил после, правилами предписывалось, чтобы в санях сидела женщина, но ничего не упоминалось о ее возрасте и весе.

Все соперники, их было девять, выстроились в одну линию, и распорядитель бега, выйдя вперед, громким голосом провозгласил условия забега и награду – великолепный хрустальный кубок, украшенный гербом Лейдена. После этого, спросив, все ли готовы, он опустил маленький флаг, и лошади понеслись.