Последнее Евангелие - Дэвид Гиббинс Страница 4

Джек вглядывался в зеркально гладкую толщу воды, в сияющей синеве которой растворялся скалистый клиф. Голова кружилась от охвативших его мыслей. Сердце бешено колотилось от волнения. Неужели он действительно здесь?! Вдруг и правда окажется, что самое известное кораблекрушение античности произошло в этом месте? Здесь затонул корабль святого Павла!

— Эй, спишь?

Джек приподнял ногу и слегка пнул неподвижную массу посреди лодки. Та качнулась и недовольно заворчала. Костас Казанцакис был на фут ниже Джека, но здоровый как бык! Наследство, доставшееся от греческих моряков и ныряльщиков за губками! Как и Джек, Костас спустил гидрокостюм до талии. На бочкообразной груди блестели капельки пота. Костас словно слился с лодкой, вытянул ноги перед Джеком и уронив голову на кучу полотенец на носу лодки. Рот слегка приоткрыт. На глазах полусферические флуоресцентные солнцезащитные очки. Модный аксессуар смотрелся на греке забавно. Опустив в воду руку, Костас крепко сжимал шланги регуляторов декомпрессионной остановки. А вторую держал на клапане кислородного баллона, лежавшего посередине лодки. Джек улыбнулся. Костас для него не просто главный инженер ММУ, а настоящий друг, всегда готовый прийти на помощь, даже если сам в стельку пьян. Джек снова легонько пнул его.

— У нас еще пятнадцать минут. Я вижу, где они остановились.

Костас опять недовольно хмыкнул. Джек передал ему бутылку воды.

— Постарайся пить как можно больше. Обезвоживание нам ни к чему!

— Очень кстати, дружище! Молодца! — Работая в головном офисе ММУ в Англии, Костас выучил несколько ходовых выражений — правда, употреблял он их далеко не всегда к месту. А вот произношение так и осталось американским: грек окончил в Штатах школу и университет.

Костас взял бутылку и шумно опустошил ее наполовину.

— Классные очки, — заметил Джек.

— Джереми подарил, — отдуваясь, ответил Костас, — на прощание, когда мы вернулись с Юкатана. Так мило…

— Серьезно?!

— Ну может, он так пошутил! Да мне все равно. Главное — глаза защищают. — Костас вернул бутылку Джеку и снова лег на дно лодки. — А тебя, что никогда не подкалывали?

— Ха! Бывало! Но только по-другому.

— Не верю, вокруг тебя одни ботаники. Может, кто из команды?

— Нет, в Кембриджском университете был один тип. Ну там же только самые-самые! Самые умные и самые странные. Тот парень таскался повсюду с переносной доской и дотошно объяснял каждому встречному сицилийцу устройство роторно-поршневого двигателя Ванкеля. Настоящий оригинал! А потом я познакомился с тобой!

— И со старым добрым американским ноу-хау! Не знаю, как вам, а нам в МТИ ^[4] дали представление о реальном мире. — Костас вырвал бутылку с водой из рук Джека и сделал большой глоток. — Ну да ладно. А что скажешь про судно, которое обнаружили здесь двадцать лет назад? Нашли что-нибудь стоящее?

— Римское торговое судно. Самое что ни есть обыкновенное, — ответил Джек. — Примерно двести цилиндрических глиняных амфор с оливковым маслом и рыбным соусом. Видимо, направлялось к африканской пустыне, в Тунис, к югу от нас. Да еще прекрасная коллекция керамики с камбуза корабля. По нашим подсчетам, предметы относятся к 200 году нашей эры. Но это все ерунда по сравнению с тем, что мы нашли…

Повисшую паузу прервал громкий храп. Джек снова пнул Костаса. Тот чуть не свалился за борт. Здоровяк поднял очки на лоб и непонимающе взглянул на друга:

— А? Ты что-то сказал?

— Я, конечно, понимаю, тебе без дневного сна никак не обойтись. Но скоро ребят поднимать.

Костас хмыкнул, с трудом опершись на локоть. Потом погладил щетину и заявил со знанием дела:

— Со сном не шутят!

Поднявшись, он снял солнцезащитные очки и потер глаза. Джек обеспокоенно смотрел на друга.

— Помятый ты какой-то! Взял бы передышку. А то сразу бросился за работу, как только мы вернулись с Юкатана. Прошло уже больше месяца…

— Хватит мне слюни подтирать!

— Мне пришлось себе сопли и слезы подтирать, умоляя совет директоров расширить штат инженеров, — ненавязчиво напомнил Джек. — Возьми кого-нибудь в помощники. Научись делегировать, в конце концов.

— И это ты мне говоришь?! — парировал Костас. — Назови хоть один археологический проект ММУ за последние десять лет, который обошелся без твоего участия!

— Я не шучу.

— Я тоже. — Костас потянулся и выдавил усталую улыбку. — Хорошо, поваляюсь недельку у дядиного бассейна в Греции. Прости, похоже, я задремал! Ты что-то говорил об интересной находке…

— Да. Она как раз сейчас под нами, там, где Пит и Энди должны были закрепить страховочный трос. Старинный деревянный сундук с запечатанными оловянными коробочками. В нем мы обнаружили больше сотни деревянных контейнеров с мазями и порошками, в том числе измельченную корицу и тмин. Удивительно, правда? Но не в этом соль. Вскоре мы нашли большой кусок темного смолистого материала весом приблизительно два килограмма. Вначале решили, что это специальный запас канифоли для смоления тимберса, чтобы не проникала вода. Но лабораторные анализы дали поразительные результаты.

— Продолжай.

— Оказалось, это то, что в древности называли lacrymae papaveris, маковые слезы, Papaver somniferum. Вязкое молочко из чашечки черного мака. Другими словами, опиум.

— Серьезно?!

— Римский писатель Плиний Старший упоминает о нем в «Естественной истории».

— Это который погиб во время извержения Везувия?

— Именно. В свободное от писательской деятельности время Плиний руководил римским флотом в Мисене — крупнейшей военно-морской базе Неаполитанского залива. Он был в курсе всех товаров, привозимых моряками с Востока, и того, чем промышляли египетские и сирийские торговцы. Лучший опиум шел из далекой Бактрии, расположенной высоко в горах у восточной границы империи за Персией на территории современного Афганистана.

— Решил меня разыграть?! — Костас окончательно проснулся и уставился и уставился на друга. — Опиум из Афганистана?! Я не ослышался? Речь идет о I веке, а не XXI?!

— Точно.

— Древние наркодилеры?

Джек рассмеялся.

— В те времена опиум был легален. В некоторых государствах считалось, что те, кто применяет наркотики, рано или поздно ослепнут. Но из него еще не делали героин. Скорее всего опиум добавляли в алкоголь. Получался напиток наподобие настойки опия, модной среди европейцев в XVIII и XIX веках. Истолченные зерна еще прессовали в таблетки. Плиний писал, что они могут применяться в качестве снотворного и лекарства от головной боли. Выходит, об обезболивающих свойствах морфия было известно давным-давно. А еще его использовали для эвтаназии. Плиний приводит, по-видимому, пример первой намеренной передозировки наркотиком класса А. Смертельно больной Публий Ликиний Цецина умер от отравления опиумом.