Ярость ацтека - Гэри Дженнингс Страница 4

Гуанахуато, Новая Испания, 1808 год

Когда мне было двадцать пять лет, меня интересовали лишь породистые лошади, смертоносные клинки, красотки в надушенных нижних юбках и изысканный бренди. Незадолго до того памятного вечера, с которого и начинается наша история, я поссорился с дядей. Поскольку он управлял моими делами, я подозревал, что это повлечет за собой некоторые осложнения, однако, готовясь в тот вечер отойти ко сну, даже и представить себе не мог, что капризная Фортуна, богиня, что вращает Колесо Судьбы, определяя нашу участь, собирается кардинальным образом изменить ту жизнь, которую я вел доселе.

Caballos y mujeres, pistolas y espadas – лошади и женщины, пистолеты и шпаги – вот единственное, что имело тогда значение для молодого кабальеро вроде меня. В отличие от священников и ученых предметом моей гордости являлись не знания, почерпнутые из книг, но виртуозное умение держать в узде и объезжать как норовистых скакунов, так и столь же норовистых красавиц.

В былые времена странствующие рыцари сражались на турнирах и устраивали поединки, дабы стяжать славу и добиться любви прекрасных дам. Прошли века, копья и латы уступили место мушкетам и пушкам, однако, как и прежде, настоящий мужчина завоевывал уважение собратьев и восхищение женщин, демонстрируя свои умения наездника и бойца. Человека, способного на полном скаку сбить выстрелом летящую птицу и не дрогнуть перед рогами el toro, разъяренного быка, именовали el hombrón, то есть истинный муж, способный как защитить честь женщины, так и увлажнить сладостный сад между ее ног.

Хотя детство мое прошло в Новой Испании, я не был уроженцем этой колонии. Я появился на свет в Барселоне, этой жемчужине Каталонии на извечно цветущем Средиземноморье, неподалеку от величественных Пиренеев и французской границы.

Моя родословная уходит корнями глубоко в прошлое Испании. Предки отца жили не только в Каталонии, но и в Арагоне, что на севере, в то время как моя мать происходила из старинного рода в Ронда, городке на юге Андалусии. Во времена римлян он был известен под названием Асинипо, затем являлся мавританской крепостью, а в 1485 году его завоевали их католические величества Фердинанд и Изабелла.

Поскольку я родился на земле Испании, то считался гачупино: эта привилегия была дарована мне, несмотря на то что я вырос и был воспитан в колонии. Чистокровные испанцы, родившиеся в колонии, именовались креолами, и даже те из них, чьи предки происходили из знатнейших родов Испании, все равно считались стоящими ниже гачупинос. Парадокс, но даже самый бедный погонщик мулов, появившийся на свет в Мадриде или Севилье, пусть даже его и привезли в колонии еще писклявым младенцем, считал, что на общественной лестнице он стоит выше богатого креола, владеющего серебряными рудниками и разъезжающего в роскошной карете с фамильными гербами на дверцах.

Ни один кабальеро не чувствовал себя увереннее, чем я. Причиной тому была не только чистая, не запятнанная рождением в колонии кровь, но и мое умение обращаться с лошадьми, смелость в отношениях с женщинами, а также воистину смертоносное владение пистолетом и шпагой. Ведь именно этим я славился по всему Бахио, богатому краю скотоводческих гасиенд и серебряных рудников, что раскинулся к северо-западу от столицы.

А презрение, которое я питал к романам и стихам, к книгочеям, ученым и священникам, лишь усиливало мою славу. Если мне когда и случалось прикоснуться пером к бумаге, то лишь затем, чтобы отправить управляющему моей находившейся в дне пути от Гуанахуато гасиендой очередные указания относительно лошадей.

В отличие от явных способностей бретера и волокиты таланта к управлению имением или ведению торговли у меня не было ни малейшего, и потому все свои дела я полностью перепоручил дядюшке Бруто. Сам же вспоминал о деньгах, лишь когда посылал ему, годами высмеивавшему меня как транжиру, свои счета – за седла, пистолеты, клинки, сбруи, бренди и услуги шлюх из борделей.

Дядюшка Бруто, младший брат моего отца, управлял моим хозяйством с тех пор, как я, еще младенцем, лишился обоих родителей, однако особой любви или каких-либо родственных чувств, хоть он и являлся самым близким моим родичем, между нами не было. По правде сказать, единственной страстью этого замкнутого, неразговорчивого человека были песо – мои песо, потому что дядюшка не имел собственного состояния, – и неудивительно, что к моему мотовству он относился с тем же презрением, что и я к его скаредности.

Мой отец переселился в колонии после того, как приобрел у короны монополию на продажу используемого при добыче серебра и золота (для отделения драгоценного металла от грязи и шлаков) жидкого минерала, известного как mercurium, или ртуть. Занятие это, почти столь же доходное, как и сама добыча драгоценных металлов, было, однако, менее рискованным, чем аренда рудников, которые имели обыкновение иссякать.

Заведя промысел в Гуанахуато, отец вернулся в Испанию за мной и моей матерью, а заодно прихватил с собой в колонии и дядюшку Бруто. Высадившись в Веракрусе, мы двинулись через жаркие прибрежные болота, известные как рассадник желтой лихорадки, именовавшейся в здешних краях vomito negro, «черной рвотой». Эту заразу мои родители и подхватили, отчего вскоре скончались.

А вот я уцелел: дядюшка всячески заботился обо мне, нанял кормилицу-индианку и благополучно доставил в Гуанахуато. Так и получилось, что в возрасте всего одного года я унаследовал промысел своего отца, хотя фактически, конечно, всеми делами вот уже более двадцати лет подряд заправлял дядюшка Бруто. Монополия на продажу ртути сделала меня весьма богатым молодым кабальеро.

Но насколько богатым? Именно этот вопрос и не давал мне заснуть в тот памятный вечер. Накануне я спросил Бруто о размере своего состояния, и он так разворчался, словно я не имел права этим поинтересоваться.

– Зачем тебе это знать? – бурчал дядюшка. – Небось хочешь купить еще одно седло? Или еще одного породистого жеребца?

На самом деле мой интерес был куда более возвышенным: мне вдруг захотелось обзавестись благородным титулом. Приятно ведь слышать, как тебе говорят: «Buenos días, добрый день, сеньор граф» или «Buenos tardes, добрый вечер, сеньор маркиз».