Красная перчатка - Виталий Гладкий Страница 4

Наутро, протрезвев и хорошо выспавшись, Бартоломью позвал повара и заказал ему шикарный обед — двух каплунов. Для себя капитан держал в клетках живность — кур и поросенка.

Когда стол оказался накрыт, он робко постучал в дверь соседней каюты. Отворила ему сама графиня.

— Доброе утро, ваша светлость! — Бартоломью снял черную фетровую шляпу с разноцветными перьями и поклонился с учтивостью, которую трудно ожидать от просоленного насквозь морского волка.

Одежда его заметно отличалась от той, которая была на нем вчера. Капитан щеголял в коротком пурпуэне — куртке из бархата темно-красного цвета, украшенной серебряной вышивкой. Из-под нее выглядывала белая рубаха, тоже вышитая красными и черными нитками; заправленная в короткие широкие штаны, присобранные внизу с помощью шнуров. Длинные шоссы — чулки цвета морской волны — и башмаки черной кожи с большими серебряными пряжками дополняли наряд Бартоломью. В нем он чувствовал себя не очень комфортно, тем более что обувь была тесноватой.

— Если вы не возражаете, мне хотелось бы пригласить вас отобедать вместе со мной, — продолжил капитан, изобразив одну из своих самых приятных улыбок, как ему думалось. При этом на его обветренной, изрядно загоревшей физиономии из-за увечья, вопреки желанию, появилось зверское выражение, от которого приличные дамы обычно шарахались в сторону и старались поскорее убраться с его пути.

Но графиня де Грамон, видимо, сильно проголодалась или была мужественной особой, потому что вовсе не обратила внимания на ужасную гримасу и ответила на приглашение милостивым согласием и обворожительной улыбкой, от чего капитан не только растаял, но вдруг почувствовал голос мужского естества. Он смешался и даже покраснел, хотя на его темной физиономии это никак не отразилось.

Трапезничали в каюте капитана — при всем том, что графиня была женщиной, считать ее падшей Кривой Глаз не имел никаких оснований. Правда, штурман Нуэль недовольно проворчал, узнав о намерении Бартоломью устроить праздничный обед для графини де Грамон в капитанской каюте: «Все они шлюхи, эти высокородные. Ох, дождемся мы беды…»

Оказавшись в каюте капитана, графиня, к большому удивлению Бартоломью, сначала обратила внимание не на стол, хотя тот был сервирован с грубым изыском — насколько хватило фантазии обедневшего дворянчика де ля Роша, одного из помощников Кривого Глаза. Ля Рош, чтобы избежать виселицы за какой-то неблаговидный поступок, временно подался в матросы. Что в нем подкупало капитана, так это его грамотность (Шарль де ля Рош умел с грехом пополам читать и писать, но самое главное — хорошо знал счет), а также жестокость. Когда однажды на «Святой Женевьеве» поднялся бунт, как это обычно бывает, из-за плохой кормежки, помощник, не долго думая, убил двух закоперщиков, сделав это совершенно хладнокровно и мастерски; на чем заварушка и закончилась. Уж что-что, а драться де ла Рош умел и никогда не расставался с мечом, даже на ночлег укладывая его рядом с собой.

— Ах, какая прелесть! — восхищенно воскликнула графиня, разглядывая оружие, развешанное по стенам.

Бартоломью Кривой Глаз был неравнодушен к оружию и всегда старался купить или приобрести каким-либо иным путем (нередко не совсем законным) лучшие его образцы. Один короткий бордосский меч, очень удобный в абордажных боях, влетел ему в приличную сумму, но капитан никогда не жалел о потраченных на оружие деньгах. К этому мечу прилагались еще и уроки фехтования, которые преподал ему странствующий поединщик — итальянский мастер из «Братства святого Марка» [8]. Кроме того, на стене висел и длинный двуручный рыцарский меч, которым Бартоломью никогда не пользовался — он был слишком тяжел для него. Как он попал к Кривому Глазу, про то история умалчивает, но надпись на клинке «Меч господина Эберхарда из Аахена» намекала, что немецкий рыцарь отдал его не по доброй воле.

Стену украшало новое для того времени оружие — «палица латника», или шестопер, великолепный боевой топор работы миланских оружейников с копьецом на конце и шипом на обухе. Были здесь большой английский лук и колчан, набитый стрелами, нормандский шлем-бацинет [9]и дорогие доспехи, явно принадлежавшие какому-то богатому рыцарю, возможно, все тому же Эберхарду из Аахена.

Графиня пришла вместе с девицей, которую Бартоломью Кривой Глаз поначалу принял за служанку, но графиня избавила его от этого заблуждения.

— Это моя воспитанница, баронесса Шарлотта де Туар, — сказала она. — Вы извините ее, капитан, девочка очень стеснительна…

И впрямь, баронесса как присела за стол, так ни разу и не подняла глаз. Правда, ела она за двоих, и руки у нее были большие и крепкие, словно у крестьянки. Девушка в основном помалкивала и лишь стеснительно улыбалась, когда графиня упоминала ее имя.

Впрочем, больше говорил Бартоломью. Он хотел произвести приятное впечатление на своих пассажирок и как-то незаметно свернул разговор на тему, которая больше всего беспокоила его — о каперах, о Французской Львице…

— …Каперам предписывается брать патенты и вносить залог в обеспечение того, что они не будут грабить сограждан и нападать на неприятеля во время перемирия или в нейтральных гаванях. — Прослывший среди моряков немногословным грубияном и забиякой, подогретый добрым вином и приятным женским обществом, Бартоломью витийствовал как настоящий оратор. Он даже сам немного удивился своим столь неожиданно открывшимся способностям. — А захваченные призы каперы должны приводить в порт, из которого те вышли. Со своей стороны, местным судам предписано возвращать незаконно захваченные призы их прежнему владельцу. А что творит Львица? Товары перегрузила на свои суда, команду приза — за борт, а само судно — на дно. Это же полный произвол!

— Мсье капитан, по-моему, вы несколько сгущаете краски, — отвечала графиня де Грамон, с удовольствием обгрызая крылышко жирного каплуна. — Насколько мне известно, случаи возвращения судов и груза владельцам можно сосчитать по пальцам. Судейские и прочие власть имущие весьма неохотно расстаются с деньгами, которые упали им в руки буквально с небес.

— Позвольте с вами не согласиться, ваша светлость. Беспристрастие судов гарантирует запрет судьям участвовать в арматорских [10]предприятиях.

Графиня рассмеялась:

— Конечно же, королевский суд — самый честный суд… — Бартоломью послышалась в ее голосе злая ирония. — Но разве можно переделать человеческую натуру? — Графиня взяла кубок и отхлебнула несколько глотков вина. — Должна сказать, что законники неплохо живут, хотя наш король не отличается большой щедростью и платит им сущий мизер. Уж не думаете ли вы, что благородные судьи питаются лишь вином, разбавленным водой, и черствым хлебом?