Леопард охотится в темноте - Уилбур Смит Страница 4

«Ну что ж, сам напросился», — подумал Крейг, поморщился и полез в карман за сигаретой, но потом вспомнил, что бросил курить. Он откинул густую прядь темных волос со лба и принялся рассматривать лица прохожих. Когда-то его возбуждала городская суета, особенно после тишины африканского буша, даже безвкусные фасады и неоновые вывески на грязных улицах казались другими, захватывающими. Теперь он испытывал лишь чувство удушья и клаустрофобии, мечтал увидеть широкое чистое небо, а не эту полоску между небоскребами.

Такси резко затормозило, прервав его мысли, и водитель, не оборачиваясь, буркнул:

— Шестнадцатая улица.

Крейг протянул десять долларов в щель в бронированном стекле, защищавшем водителя от пассажиров, сказал: «Сдачи не надо» — и вышел из машины. Ресторан он нашел мгновенно, что не составляло труда, учитывая чисто итальянские навесы и оплетенные соломой бутылки кьянти в витрине.

Крейг шел по тротуару легко, совсем не хромая, никто и догадаться не мог о его инвалидности. Предчувствия его обманули, в ресторане было прохладно и чисто и даже аппетитно пахло.

Эш Леви встал из-за стола в конце зала и помахал ему рукой.

— Крейг, мой мальчик! — Он обнял Крейга за плечи и отечески похлопал по щеке. — Совсем неплохо выглядишь, старый пес!

Эш придерживался своего собственного эклектического стиля. Одет он был в кашемировый пиджак с узкими лацканами и полосатую рубашку с белым воротничком, платиновыми запонками и заколкой для галстука, на ногах — уличные башмаки с маленькими дырочками на носках, волосы подстрижены ежиком, на носу болтались очки в золотой оправе. Глаза были очень бледные и всегда смотрели чуть в сторону, не прямо в глаза собеседнику. Крейг знал, что он курит только лучшую тихуанскую марихуану.

— Приличное заведение, Эш. Как ты его нашел?

— Надоели скучные «Фор сизонс». — Эш лукаво улыбнулся, довольный тем, что Крейг неодобрительно отнесся к его выбору. — Крейг, я хочу познакомить тебя с очень талантливой дамой.

Она сидела в глубине кабинки, но сейчас наклонилась вперед и протянула руку. Лампа осветила ее руку, и по ней Крейг мог составить первое впечатление.

Ладонь была узкая, с тонкими пальцами художника, ногти чистые, коротко постриженные и не накрашенные, сквозь покрытую золотистым загаром кожу просвечивали синие аристократические вены, кости — тонкие, на кончиках пальцев Крейг заметил мозоли. Это была ладонь человека, привыкшего к тяжелому труду.

Крейг пожал руку, ощутил ее силу, мягкость сухой прохладной кожи и посмотрел на лицо.

Брови ее, густые, темные, проходили непрерывной линией от одного глаза к другому. Глаза, даже при таком плохом освещении, были зеленые, с крапинками цвета меда вокруг зрачков, а взгляд — прямой и искренний.

— Сэлли-Энн Джей, — сказал Эш. — Позволь представить тебе Крейга Меллоу.

У нее был прямой, несколько крупный нос и рот, слишком широкий, чтобы считаться красивым. Густые темные волосы были зачесаны назад с широкого лба, лицо — такое же загорелое, как и руки, щеки усыпаны мелкими веснушками.

— Я прочла вашу книгу, — сказала она. Голос был чистым и спокойным. Она говорила с едва заметным акцентом жителей восточного побережья, и только услышав ее голос, Крейг понял, насколько молодой она была. — Думаю, она заслуживает всего, что с ней произошло.

«Комплимент или пощечина?» Он постарался не придавать ее словам особого значения, но в душе надеялся, что она была одной из читательниц, обладающих экзальтированным литературным вкусом и получающих удовольствие от критики произведения знаменитого писателя в его присутствии.

— Конечно, я имею в виду хорошее, — уточнила она, и Крейг почему-то почувствовал удовлетворение от ее слов, несмотря на то, что тема, по крайней мере для нее, была на этом исчерпана. В благодарность он пожал ей руку, которую задержал в своей несколько дольше, чем было необходимо.

Итак, она не была охотницей за скальпами и не собиралась его восхвалять. Как бы то ни было, он уже давно устал от исступленных поклонниц, пытавшихся залезть к нему в постель, а восторженные поклонницы были ничуть не лучше их. Почти.

— Давайте посмотрим, удастся ли заставить Эша угостить нас вином, — предложил он и сел за столик напротив нее.

Эш, как обычно, долго изучал карту вин и остановил свой выбор на «фраскати» за десять долларов.

— Чудесный легкий аромат, — сказал он, попробовав вино.

— Холодное и мокрое, — согласился Крейг, и Эш улыбнулся, когда они оба вспомнили «кортон шарлемань» семидесятого года, которое вместе пили.

— Еще один гость подойдет позже, — сказал Эш официанту. — Тогда мы и сделаем заказ. — Он повернулся к Крейгу. — Я хотел дать Сэлли-Энн возможность показать свои работы.

— Покажите, — сказал Крейг и снова насторожился. Мир был полон людей, желающих воспользоваться его славой. У одних были неопубликованные рукописи, которые он почему-то должен был одобрить, другие были советниками по инвестициям, готовыми позаботиться о его гонорарах. Были и те, кто благосклонно позволял ему написать истории их жизни и поделить прибыли, и желающие продать страховку или рай на одном из островов южных морей, заказать сценарий за маленький аванс и еще меньшую долю в прибылях. В общем, были все виды стервятников, собравшиеся, словно гиены, на убитую львом добычу.

Сэлли-Энн подняла с пола жесткую папку и положила ее на стол перед Крейгом. Пока Эш поправлял лампу, она развязала завязки папки и откинулась назад. Крейг открыл папку и замер. Он почувствовал, как по рукам побежали мурашки и встали дыбом волосы на шее — такой всегда была его реакция на совершенство, на что-либо абсолютно прекрасное. Так действовала на него полинезийская мадонна Гогена в музее «Метрополитен» рядом с Центральным парком. У него бегали мурашки по телу, когда он перечитывал некоторые строки стихотворений Т. С. Элиота или прозы Лоуренса Даррела. Так бывало с ним, когда он слышал первые аккорды Пятой симфонии Бетховена, когда видел невероятные длинные прыжки Нуреева или удары Никлауса и Богра по мячу в их лучшие дни. Теперь эта девушка вызвала такую же реакцию.

Перед ним лежала фотография, напечатанная на матовой бумаге так, что были видны мельчайшие детали. Цвета были чистыми и идеально правдивыми.

Это была фотография слона — старого самца. Он стоял мордой к камере в характерной позе тревоги, расправив огромные, как темные флаги, уши. Каким-то образом он олицетворял безграничность и вечность всего континента и одновременно выглядел загнанным, не способным применить всю свою огромную силу, поставленным в тупик событиями, которые он не был способен понять даже с помощью памяти многих поколений предков, словно его вот-вот должны потрясти перемены, как и саму Африку.

А еще на фотографии была видна земля, когда-то плодородная красная земля, иссеченная ветром, запеченная солнцем и уничтоженная засухой. Крейг почти почувствовал на языке вкус пыли. А над всем этим он увидел бескрайнее небо с первыми признаками надвигавшегося дождя, серебряные облака, похожие на заснеженный горный хребет, с лиловыми и ярко-синими кромками, пронзенные лучами невидимого солнца, падавшими на старого самца как благословение.