Меч Вайу - Виталий Гладкий Страница 4

Большой, сложенный из привозного камня-ракушечника дом не нравился хозяину. Не было в этой каменной клетке, пусть и увешанной от глинобитного пола до оштукатуренного потолка коврами, тепла и уюта. Холодом и сыростью тянуло от массивных каменных стен в любое время года. Потому-то и приказал он построить для себя во дворе небольшой деревянный домик-спальню с очагом в одной из двух комнат. Сам место выбрал для постройки, указал, как строить, из какого дерева. А вместо очага – обыкновенной ямы, обмазанной изнутри глиной, чтобы земляные стены не осыпались, приказал соорудить печь с лежанкой, большую, с дымоходом. Видел такие печи еще в молодые годы, у эллинов-колонистов в Ольвии [14]. Показал слугам и рабам, как каркас из ивовых прутьев сплести, где отверстия оставить для дымоходной трубы и для закладки дров, как глиной обмазать, да не простой, а с примесью мелко накрошенных степных трав. Получилась печь на славу – не дымила, дрова хорошо горели в любую погоду, даже сырые.

Марсагет, грузно ступая по плетенным из камыша циновкам, шел по дому. Две молодые рабыни в длинных платьях, подпоясанных вязаными шерстяными поясами, завидев господина, склонились в низком поклоне. Даже не взглянув на них, он прошел в одну из комнат. Это была спальня его старшей жены, Опии.

Женился Марсагет поздно. Молодость провел в ратных трудах, в седле – воинскую славу зарабатывал, чтобы быть достойным деда, соратника царя Атея. И только когда получил в свои руки священный жезл – знак верховной власти над соплеменниками – женился на Опии, дочери вождя племени траспиев [15]Садала. Четырех дочерей и сына родила ему первая жена. Абарис вырос, возмужал, хорошим охотником стал. Да и воин из него должен получиться хоть куда: стрелок отменный, акинаком владеет одинаково хорошо правой и левой рукой…

– Пусть боги будут к тебе благосклонны в этот день…

Марсагет вздрогнул от неожиданности и быстро обернулся. В двух шагах от него стояла Опия, склонив голову и скрестив в приветствии руки на груди. Она вошла в комнату, по своему обыкновению, стремительно и бесшумно.

– Да приумножит свои милости покровительница нашего очага, – сдержанно ответил.

Марсагет, пытливо глядя на любимую жену, главенствовавшую над всеми домочадцами и прислугой в доме вождя.

Она была взволнована, хоть и старалась не подавать виду. Ее все еще красивое и, несмотря на годы, без единой морщинки лицо было бледным, а в черных глазах застыло напряженное ожидание и тревога.

– Вижу, что день сегодня начнется с огорчений, – наконец после некоторой паузы молвил.

Марсагет и тяжело вздохнул: за долгие годы совместной жизни он научился понимать Опию с полувзгляда.

– Прости, я вмешиваюсь не в свои дела, но мне хотелось бы знать, куда ты отправил Абариса?

– Я… отправил Абариса? – переспросил в недоумении Марсагет. – Впервые об этом слышу.

– Его уже двое суток никто не видел в акрополе [16]! – сдержанность на миг оставила жену вождя.

– Может, он уехал на охоту… – нахмурился Марсагет. – Но я ведь ему запретил… Эй, кто там! – позвал вождь. – Конюшего Абариса немедленно ко мне!

Через некоторое время в комнату вошел высокий плосколицый раб и застыл в глубоком поклоне.

– Где Абарис?

– Господин отправился поохотиться на оленей.

– С охраной или один?

– Один.

– Куда он уехал?

– Господин не сказал.

– Запомни на будущее: если когда-нибудь Абарис будет уезжать один, без воинов, мчись во весь дух ко мне. И знай: от быстроты твоих ног будет зависеть продолжительность твоей жизни. Ступай!

– Слушаю и повинуюсь, великий вождь…

Раб вышел, а Марсагет заметался по комнате, словно раненый медведь. Затем, не глядя на испуганную Опию, выскочил во двор и почти бегом направился к загородке, где стояли лошади дежурных дружинников и один из его скакунов.

– Коня! – прохрипел на ходу. – Где мой конь, я вас спрашиваю!? Быстрее, ну!

Рабы-конюшие, завидев разгневанного господина, метнулись в разные стороны, распугав лошадей, до этого мирно жевавших охапки свежескошенной травы, разыскали его любимого буланого жеребца, вмиг оседлали и, с трудом удерживая застоявшегося красавца, подвели к вождю.

Стремительно бросив не по годам крепкое тело в седло, Марсагет, безоружный и простоволосый, стрелой помчал по акрополю. В конце акрополя, у обрыва, вождь рывком осадил разгоряченного скакуна, соскочил на землю, почти бегом забрался на высокий вал.

Чарующая картина открылась перед Марсагетом. Атейополис раскинулся меж устьев двух небольших рек, впадающих в Борисфен. С трех сторон защищенный обрывистыми речными берегами, он жил обычной повседневной жизнью: дымились очаги хозяек и горны ремесленников, раздавался перестук кузнечных молотков, ржали лошади, между приземистыми деревянными хижинами резвились дети. Большое озеро, поросшее густым камышом, прикрывало почти половину южной части Атейополиса. Остальную часть защищал высокий земляной вал; у его основания серебрилась широкая полоса воды, заполнившая глубокий ров. По берегам озера раскинулись поля и огороды сколотов, темнели кучками вербы и тополя. С севера и северо-запада к Атейополису подступали дремучие леса, темно-зелеными ножнами сжимая светло-серое лезвие Борисфена.

Атейополис был древней столицей основанного царем Атеем государства сколотов.

Расположенный на перекрестке торговых путей, он долго служил сколотам надежным пристанищем от набегов недружественных племен. Но постепенно, под нажимом племенных союзов сармат, сколоты теряли свои земли и уходили в Таврику, где хватало пространства, и где они находились под защитой царя Скилура [17]. Теперь Атейополис стали называть Старым Городом, в противовес новой столице государства сколотов в Таврике Неаполису – Новому Городу.

Акрополь находился в юго-западной части Атейополиса, на обрывистом берегу реки, примыкая одной стороной к внешнему валу. Во времена царя Атея дед Марсагета основал здесь укрепленное земляными валами поселение. Поверх вала поставили изгородь из толстенных деревянных кольев, вбитых в землю на четыре локтя [18]. Ненадежная это была защита при вражеских набегах: тучи зажигательных стрел сыпались на защитников, и сгорали дотла сухие колья изгороди. И дед, и отец.

Марсагета не раз ее чинили, новые колья ставили, да только короткой была их служба – до нового набега. После смерти отца Марсагет подсыпал валы поселения и акрополя. Стали они высотой свыше десяти локтей и толщиной у основания не менее тридцати. А вал акрополя укрепил сверху уже не кольями, а толстой стеной из кирпича-сырца. И рвы углубил, расширил; теперь, поди, в самом узком месте локтей двадцать наберется. Да только помогут ли стены и этот ров выдержать натиск сармат?