Империя Вечности - Энтони О'Нил Страница 4

Собеседник нахмурился.

— И если вспомнить, что отсутствие национальных исторических раритетов само по себе говорит о многом… как бы…

Никакого ответа.

— Скажу вам больше, — продолжал Ринд. — Я вполне сознаю, что наши реликвии сложны для понимания в отличие от экстравагантных диковин Египта…

Тут молодой человек совершенно растерялся, увидев неодобрительное выражение лица и поджатые губы собеседника.

— Экстравагантных? Ну конечно, мой мальчик, конечно. Но вы же не станете утверждать, будто проделали весь путь из Уика только ради этих слов?

— Я убежден, — не отступал Ринд, — что точная копия пиктского жилища, к примеру, если возвести ее в нужном месте, породит не меньше восторгов и не потребует огромных затрат. Разве… разве вы не согласны?

Мужчина с лысиной помрачнел.

— О, в целом вы правы, мой мальчик. Само собой. Однако в действительности — вынужден с сожалением сказать, — в действительности я слишком хорошо представляю себе, каким будет ответ дворцовых властей, и ваше счастье, что вы не услышите его лично.

— И каким же… — Ринд сглотнул подступивший ком. — Каким же именно?

Собеседник хмыкнул.

— Выставка подобного рода заинтересует «лишь ограниченный круг зрителей». Она привлечет высоколобых академиков, а не широкие массы, готовые заплатить за билет.

Однако Ринд, ожидавший именно такого ответа от мистера Фуллера, протестующе замотал головой.

— Подумаешь! Я очень даже знаком с подобными возражениями — очень знаком, — но не могу принять их. Интересы национального образования должны стоять выше развлечений.

Мужчина с лысиной ласково улыбнулся.

— Позвольте сказать, мой мальчик, вы слишком большие надежды возлагаете на Хрустальный дворец. Оглянитесь вокруг. — Он обвел рукой ряды перекладин, обвешанных украшениями. — Что здесь, по-вашему, происходит? Вы в самом деле верите, будто дворец возвели для повышения общего культурного уровня? Это же лавка с диковинами — самая крупная в мире, и только. Здесь балаган, а не музей.

— Балаган…

— Он существует и процветает за счет обычных детских восторгов, а не ради чьего-то интеллектуального развития.

Однако молодому человеку, всю свою жизнь боровшемуся с деляческими воззрениями, разочарование только придало мужества.

— Так вы и вправду считаете, что здесь не найдется места, какого-нибудь пустого угла, куда можно втиснуть копию каменной пирамидки? Хижину? Надгробие? — Он со всей серьезностью посмотрел собеседнику в глаза. — Вы мне это хотите сказать?

Страшный раскат грома после его слов прозвучал большим восклицательным знаком.

Мужчина с лысиной усмехнулся.

— Мой мальчик, меня восхищает ваша преданность делу. Я говорю совершенно искренне. И все-таки не позволяйте эмоциям брать над вами верх.

Ринд залился краской.

Собеседник оглянулся: кое-кто из высокопоставленных до сих пор посматривал в их сторону.

— Ладно, пойдемте отсюда. Для таких бесед есть места и получше.

Проходя через Египетский зал, Ринд никак не мог отделаться от ощущения, что непременно должен был где-то видеть этого человека. Причудливая одежда, учтивые манеры и даже голос — все казалось таким… узнаваемым.

— Высота этих копий — шестьдесят пять футов, — промолвил мужчина с лысиной, указывая на колоссов Абу-Симбела. — Такая же, как у оригиналов. Да и точность воспроизведения впечатляет. Скажите мне, что вы видите, глядя на это чудо?

Ринд еле заставил себя покоситься на двух великанов-фараонов.

— Я вижу лишь каторжный труд.

Собеседник рассмеялся.

— Могу вас уверить, создатели этих копий получили солидное вознаграждение.

— Тогда я вижу тщеславие, — ответил молодой человек, осознавая резкость собственных слов. — Тщеславие фараонов, ради которых создавались оригиналы, и тех, кому вздумалось их повторить.

— Мой мальчик, я, конечно, рискую заговорить как предатель и все-таки советую вам посмотреть на вопрос с более практической точки зрения. Людей всегда будет привлекать размах, и глаз человека, как образованного, так и не слишком, всегда предпочтет изящную форму заурядной пользе. Прошу вас не отрицать эту истину, и постарайтесь разглядеть красоту в этой извечной чрезмерности.

Только ради того, чтобы не показаться слишком дерзким, Ринд поднял глаза на гипсовых гигантов.

— Да, это зрелище может сколько угодно оскорблять ваш взор бесстыдной картинностью, но я с сожалением должен признать: оно затмит ваши национальные реликвии, украдет у них весь почет и оставит лишь пренебрежение зрителя.

— Вы в самом деле верите, что человек настолько поверхностен?

— Человеческий глаз — разумеется.

Ринд покачал головой.

— Я просто хочу, чтобы люди поняли: археология не начинается и не заканчивается в Египте.

— Все на свете, — возразил мужчина с лысиной, — начинается и заканчивается в Египте. Взгляните. — Он показал тростью. — Это прославленный главный колонный зал в Карнаке. Колонны, надо признаться, уменьшены, но даже сейчас вызывают благоговение. Известно ли вам, что, когда Виван Денон и солдаты наполеоновской экспедиции впервые увидели это чудо, они побросали оружие и разразились аплодисментами?

— Нет, неизвестно, — сказал Ринд, хотя уже слышал эту историю и всегда считал ее мифом.

— Было время, когда я видел эти колонны с каждым восходом солнца и всякий раз еле удерживался, чтобы не захлопать в ладоши. Но, знаете, даже такое величие не спасло их от надругательства. Буквально каждый народ, побывавший там: финикийцы, римляне, византийцы, арабы, мамелюки, турки, французы, англичане, — каждый поддался порыву мародерствовать, разрушать, вырезать свое имя…

Ринд кивнул:

— Как раз от этих тщеславных проявлений я и хочу защитить наше национальное достояние.

— Да-да, но неужели вы не понимаете? Если самые уникальные памятники Египта не избежали участи парковых скамеек, разве не стоит задуматься о том, какая судьба ожидает пиктскую хижину? Кельтскую руину? Позвольте заметить: на мой взгляд, куда разумнее будет составить подробную карту с обозначением самых важных с точки зрения археологии мест и распространить ее среди наших попечителей и представителей власти с требованием принять надлежащие меры.

Сознавая свое поражение, Ринд кивнул.

— И вообще, в безвестности всегда есть что-то ужасно драгоценное, даже благородное, вы не находите? И если живут на свете люди, преуспевающие вдали от суетной славы, от постороннего любопытства и прочих неприятных последствий, — как вам кажется, нельзя ли то же самое сказать о реликвиях? Или определенных местах? Может быть, и они спят лучше, пока их не беспокоят? — Человек с лысиной улыбнулся. — Нет, в самом деле, подумайте о моих словах, и я уверен, вы согласитесь.