Седьмая печать - Сергей Зайцев Страница 39

акая-то подслеповатая старуха, вся в бородавках, встретилась ему в полутёмном подъезде. На узкой лестнице они едва разошлись: он был мужчина довольно крупный и с самомнением, а она, как видно, страдала от некоей артритической немощи, от костолома, принуждающего десницу её держать как бы на отлёте. Если бы не палка у неё в руке, на которую она при ходьбе опиралась, он мог бы подумать, что рукою этой старуха намеревалась его схватить. Он иначе подумал: наверное, жадная старуха была — рукою, хворобой одержимой, как будто захватить хотела весь мир. С минуту старуха алчно пялилась на него, наконец, что-то разглядела. Пробормотала себе под нос «деньжата пришли» и, кряхтя, исчезла за одной из дверей.

Магдалина открыла на стук не сразу. Гостей не ждала. Она стояла в дверном проёме в ситцевой ночной рубашке, с слегка припухшим после сна лицом, розовая, тёплая и почему-то пахнущая парным молоком. Тёплой же и пахнущей молоком была и её гостеприимно раскинутая, опрятная постелька, к которой посетитель тут же беззастенчиво и поспешил:

— Согрей меня. Я ужас как продрог. Ты заметила — зима на дворе.

— Согрею, — покорно отозвалась она.

Любовь его была без затей: проста, как трапеза проголодавшегося пахаря в поле, — покушал и на полчасика в шалашике на бочок; он женщину не утомлял страстями, не смущал фантазиями и не пугал изысками, и женщина, кормившаяся от альковной работы и повидавшая на коротком веку ночной бабочки постельных затейников предостаточно, была его безыскусности, обыденности, физиологичности только рада.

Подремав, набравшись сил, он положил тяжёлую руку ей на бёдра и властно придвинул к себе:

— Магда, тебе хорошо со мной?

— Я на работе. Называйте меня Тилей.

— Тиля, тебе хорошо со мной?

— Хорошо.

Она равнодушно смотрела в потолок — так равнодушно, будто потолка и не было, будто за потолком не было и крыши, а за крышей не было святых Небес и облаков не было, и Того, Кто от начала времён восседает на них и зрит каждому из людей в сердце, тоже не было.

И гость в эту минуту смотрел на потолок, но не равнодушно; он так на потолок смотрел, словно смотрел на Магду или на некий дорогой благоприобретенный предмет, который приобрести давно желал и вот его имел:

— Мне с тобой очень хорошо. Как ты посмотришь на то... если я предложу тебе уйти из номеров? Ради меня.

Некая искорка затеплилась в глазах у Магды:

— Как я могу смотреть на то, что невозможно?

— Нет, правда, — не унимался гость. — Я предлагаю тебе содержание. Скажи, сколько тебе платит... за работу... хозяин номеров? Как его?..

— Зусман.

— ...Зусман.

Магдалина взглянула на него удивлённо и не без благодарности. И назвала сумму.

Он оживился:

— Я буду платить тебе в два раза... нет, в три раза больше, чем Зусман. Но ты будешь принадлежать только мне. Ты будешь только моя одалиска.

Искорка давно погасла, Магда опять равнодушно смотрела в потолок:

— Меня не отпустят.

— Ну, это уж моя забота, дорогая, — перевалившись через Магду, гость выбрался из постели и принялся одеваться.

— Мне, правда, хорошо с вами, — тепло сказала Магда ему в спину.

Посетителя звали Охлобыстин. Он был филёр, в простонародье — шпик, а если выразиться не без поэтического наплыва (насколько, конечно, поэтическое может быть применительно к его непоэтической профессии), то — «гороховое пальто» ^[26].

Одевшись, Охлобыстин по-хозяйски и с удовольствием прошёлся по комнатке Магдалины:

— Хорошо у тебя здесь, хоть и тесновато. Мне правится. Мне нравится, когда в доме ничем не пахнет, а у тебя так свежо... Я, знаешь, люблю в женщинах скромность, опрятность и чистоту... Чай поставишь? — он повернулся к ней и с минуту наблюдал, как она, не стыдясь наготы, поднялась из скомканных простыней, как одним ловким движением набросила на себя ночную рубашку и пошлёпала босиком по холодному полу в маленькую кухоньку за ширмой. — Я и сам мужчина чистый, как ты, полагаю, заметила...

Магда слушала его вполуха. Она думала о его предложении и радовалась этому предложению. Она только не очень-то верила, что Охлобыстину удастся её от Мамочки и от хозяина отбить; она не раз видела, какого значительного достоинства кредитные билеты отстёгивают им клиенты за её услуги. Очень сомнительно было, что Мамочка и хозяин откажутся от такого полноводного («полнокредитного») ручейка. Впрочем многое, если не всё, зависело здесь от возможностей господина Охлобыстина; держался и говорил он весьма уверенно — как человек, свои немалые возможности хорошо осознающий.

— ...У тебя такое чистое, крахмальное постельное бельё. Опять же, клопов нет. Факт. А у керосинки очень чистое стекло. Газеткой протираешь?.. Я — наблюдательный, я всё подмечаю. Ты, Тиля... э-э, Магда... даже представить себе не можешь, как много я подмечаю, — много больше других. Служба, знаешь, обязывает держать глаз зорко, а ухо востро...

Магдалина думала, что лучше терпеть одного такого Охлобыстина, «мужчину чистого», чем многих господ и дам (!) в александрийских номерах. Хотя там весело иногда бывает, не отнять, и сытно, на чём можно сэкономить, и пьяно. Но уж бывает там и грязно, и слюняво, и вонюче, и матерно, и больно, и обидно, и тошнотворно, и даже порой жутко... И уж, разумеется, много лучше быть в содержанках у Охлобыстина, чем промышлять самостоятельно, чем бегать от дворников и квартальных, быть вечно в долгах у старой карги Лемке.

— ...А что это у тебя тут на столе? Приспособления какие-то... Валик, палочки, рамка...

Она вынесла ему из кухоньки ягодный компот и вазочку с песочным печеньем:

— Это всё, что нужно для плетения кружев. Вот это подушечка. На неё крепятся кружева, которые в работе. Эти палочки называются коклюшками. С их помощью кружева плетут. Я вам как-нибудь покажу, — Магдалина оживилась, ибо заговорила о том, что ей нравилось. — Я прокипятила коклюшки в солёной воде, и теперь они гладенькие у меня, крепенькие и задорно при работе стучат. Слышите? — она, как-то по-детски, наивно склонив голову на бочок и мило улыбнувшись, постучала одной коклюшкой о другую. — Какой весёлый звук!.. Вот, смотрите, здесь у меня и моталка, и сколоки...

Охлобыстин уважительно покачал головой:

— Хорошо и надёжно, когда у человека есть какое-то умение в руках. На прожитье всегда заработает. Не оголодает в трудные времена.