Лейденская красавица - Генри Райдер Хаггард Страница 38

Весь долгий вечер Адриан бродил по тропинкам, перерезывавшим луга и болота, раздумывая о случившемся и представляя себя достигшим сана испанского гранда, а быть может даже – кто знает – сана рыцаря Золотого Руна, с правом не снимать шляпы в присутствии самого государя.

Не один вальдшнеп и другая дичь, охотиться за которыми он пришел, взлетали у него из-под ног. Но он был так поглощен своими мыслями, что птицы скрывались из виду прежде, чем он успевал снять колпачок с своего сокола. Наконец, когда он, миновав церковь Веддинфлита и идя по берегу Старого Флита, поравнялся с лесом Бойс-хайзен, называемым так по развалинам находившегося среди него замка, он увидел цаплю, летевшую к своему гнезду, и спустил сокола. Сокол бросился за ней, цапля же, заметив преследователя, начала дразнить его, поднимаясь спиралью все выше и выше. Сокол также стал быстро подниматься более широкими кругами, пока не очутился гораздо выше нее. Тогда он бросился на цаплю, но промахнулся: цапля быстрым поворотом крыльев уклонилась от него и, прежде чем сокол опять успел прицелиться, исчезла за верхушками деревьев. Опять хищник поднялся и спустился так же неудачно, как в первый раз. В третий раз цапля взлетела широкими кругами, и в третий раз сокол бросился за ней и, наконец, вцепился в нее.

Адриан, следовавший за ними насколько мог быстро, перепрыгивая через попадавшиеся лужи или шлепая по ним, видел победу сокола и остановился в ожидании. С минуту сокол и цапля висели на высоте двухсот футов над самыми высокими деревьями леса, но затем цапля, представлявшая из себя трепещущую черную точку на небе, озаренном ярким закатом, начала спускаться, ища спасения в кустах. Сокол и цапля стремглав летели вниз головами – крылья уже не поддерживали их – и исчезли в лесу.

– Теперь моему соколу придет смерть в кустах! Какой я был дурак, что спустил его так близко к лесу, – думал Адриан, снова бросаясь вперед.

Скоро он очутился в лесу и, направляясь к тому месту, где, по его мнению, должны были упасть птицы, звал сокола и искал его глазами. Но здесь, в густом лесу, уже стояли сумерки, так что Адриану в конце концов пришлось отказаться от поисков и в отчаянии вернуться на дорогу в Лейден. Однако, сделав несколько шагов, он вдруг наткнулся на сокола и цаплю. Цапля была мертва, а сокол так изранен, что, по-видимому, было невозможно спасти его. Как того и опасался Адриан, птицы, падая вниз, наткнулись на ветви деревьев. Адриан печально смотрел на сокола – он любил его и сам его выучил. Между ним и этой хищной птицей всегда существовала странная симпатия, и сокол был его всегдашним спутником, как у других людей собака. Даже теперь он с удовольствием заметил, что, несмотря на сломанные крылья и пробитую голову, сокол не выпустил когтей из спины цапли и не вытащил клюва из ее шеи.

Он погладил сокола по голове. Сокол, узнав его, выпустил цаплю из когтей и попытался было взлететь на руку хозяину, но не мог и упал на землю, смотря на Адриана блестящими глазами. Видя, что помочь ему нельзя, Адриан, весь содрогаясь от горя, ударил его палкой по голове и убил сразу.

– Прощай, друг, – проговорил он. – По крайней мере, хорошо умирать так, держа под собой убитого врага. – Подняв мертвого сокола, он нежно пригладил его растрепавшиеся перья и уложил в ягдташ.

В эту минуту, поднимаясь на ноги в тени большого дуба, у подножия которого упали птицы, Адриан услыхал со стороны дороги, отделенной от него небольшой зарослью кустарника, голоса: мужской, сердитый и угрожающий, и женский, громко звавший на помощь. В другое время Адриан поколебался бы и, быть может, просто ушел, потому что знал, как опасно было в те времена вмешиваться в ссоры бродяг. Но потеря сокола привела его в состояние нервного возбуждения, и он был готов принять участие в любом приключении. Поэтому Адриан без раздумий бросился вперед через кусты и увидал перед собой следующую сцену.

Перед ним расстилалась поросшая травой лесная дорога, посередине ее лежал на спине сброшенный с лошади толстый бюргер, карманы которого обшаривал какой-то человек, грозивший ему время от времени ножом, вероятно, чтобы заставить его лежать смирно. На крупе здорового фламандского коня, принадлежавшего бюргеру, сидела средних лет женщина, по-видимому, онемевшая от страха, между тем как в нескольких шагах от них другой негодяй и высокая костлявая женщина пытались стащить с мула молодую девушку.

Действуя под впечатлением момента, Адриан закричал:

– Друзья, сюда! Воры здесь!

Женщина-грабительница бросилась бежать прочь, а мужчина обернулся, выхватив нож из-за пояса. Но, прежде чем он успел пустить его в дело, Адриан ударил его тяжелой палкой по плечу и заставил со стоном выронить оружие. Палка снова поднялась и опустилась, на этот раз на голову. Шапка слетела, и при слабом свете сумерек показались одутловатое лицо, обрамленное от горла до висков песочного цвета бакенбардами, и лысая голова, по которым Адриан сразу узнал Гага Симона, или Мясника. К счастью для него, Мясник был слишком удивлен или ошеломлен полученным ударом, чтобы узнать нападавшего. Выронив ножи, вероятно, вообразив, что Адриан только первый из целой толпы, он уже не думал продолжать борьбу и, крикнув товарищу, чтобы тот следовал за ним, бросился бежать вслед за женщиной с быстротой почти невероятной для человека его сложения. Скоро все разбойники скрылись в чаще.

Адриан опустил палку и огляделся. Все произошло так быстро, и поражение неприятеля было таким полным, что он сомневался, не во сне ли все это видит. Несколько секунд тому назад он клал убитого сокола в сумку и вдруг превратился в храброго рыцаря, без оружия – кинжал он забыл вынуть – победившего двух здоровенных негодяев и их спутницу, вооруженных с головы до ног, и освободившего из их когтей красавицу, – девушка, без сомнения, должна быть красавицей, – и ее богатых родственников… Но вот девушка, которую стащили с седла, приподнялась на колени и подняла голову, причем капюшон ее плаща спустился назад.