Ра - Тур Хейердал Страница 38

С итальянцем Карло Маури я тоже познакомился недавно. Он шел с нами кинооператором. Сначала я пригласил одного своего хорошего друга из Рима, кинопродюсера и превосходного аквалангиста, который снимал на дне Атлантического океана затонувший пароход «Андреа Дориа». Но когда Абдулла очутился в кутузке и я укатил куда-то в Африку, он разуверился в моем плане и предложил взамен себя Карло Маури. Рыжебородый и голубоглазый Карло Маури, хоть и был похож на викинга, тоже не обладал никаким морским опытом. Он был профессиональный горный проводник и один из самых знаменитых альпинистов Италии. Участвовал в четырнадцати международных альпинистских экспедициях на разных материках, в некоторых – как руководитель, и отвесные кручи Гималаев и Анд знал не хуже, чем неприступные вершины Африки, Новой Гвинеи и Гренландии. В Альпах он сильно повредил ногу, и ему пришлось оставить работу горнолыжного тренера, но от восхождений он отнюдь не отказался. Карло находился в Антарктике, когда узнал о планах экспедиции на папирусной лодке, а туда он попал сразу после съемок белых медведей во льдах Арктики и теперь предвкушал купание в свободных ото льда, теплых экваториальных водах.

В последнюю минуту чуть не сорвалось участие Мексики. Мой друг Рамон, который возил меня к индейцам сери, лег в больницу на серьезную операцию в тот самый день, когда папирусную лодку погрузили на пароход в Александрии. Эта грустная весть пришла в разгар пресс-конференции, и мне ее не сообщали, пока кто-то из журналистов не попросил назвать участников.

– От Мексики участвует... – начал я, но тут чья-то рука нервно сунула мне телеграмму.

У меня сердце сжалось. Только бы Рамон благополучно перенес операцию, остальное не так важно. Слова застряли у меня в горле. Газетчики зашевелились.

– От Мексики участвует... доктор Сантьяго Хеновес!

Пресс-конференция была прервана, и в Мексику полетели две телеграммы. Одна Рамону, другая доктору Хеновесу, тому самому, который в разговоре со мной шутливо обещал прибыть, если его предупредят за неделю. Теперь я предупредил его за неделю. И он прибыл. По дороге этот энергичный человек успел получить в Барселоне премию имени папы Иоанна XXIII за 1969 год, присужденную ему за антивоенную книгу «Человек – война или мир?», по которой он начал снимать фильм [6]. Из Испании он поспел в Марокко как раз вовремя, чтобы сопровождать лодку по суше из Танжера в Сафи.

И вот Сантьяго Хеновес, теперь уже завхоз и провиантмейстер экспедиции, размещает на неровной палубе грушевидные египетские кувшины, ставит их вплотную друг к другу, чтобы не падали, и крепит веревками. Косматые кокосовые орехи служили отличной прокладкой. Мы заказали сто шестьдесят амфор по образцу древнеегипетских кувшинов Каирского музея, и Сантьяго обращался с ними так же бережно, как с индейскими черепами у себя в университете. С научной дотошностью – недаром много лет редактировал международный ежегодник по физической антропологии! – он нумеровал и записывал в книгу кувшины, корзины и бурдюки.

Я видел Сантьяго Хеновеса на научных конгрессах в разных странах, в том числе в его родной Испании, которую он покинул во время гражданской войны. Последний раз мы встретились в Мексике; профессор университета в Мехико, он специализировался на сложной проблеме происхождения индейцев, моряком никогда не был. Зато – не в пример другим моим знакомым в мире науки – этот ученый-крепыш когда-то был... футболистом-профессионалом.

Трудно было представить себе более далеких от морского дела людей, чем Юрий, Карло и Сантьяго. Разве что Абдулла Джибрин, уроженец Республики Чад, который вырос в сердце Африки и даже не знал, что море соленое. Его мы пригласили как специалиста по папирусу. Пожалуй, этого парня я успел узнать лучше других за две встречи в Чаде и семь недель совместной работы у пирамид. Превосходная голова, но постоянно держится настороже, словно газель, которой всюду чудятся опасности. Наверное, Абдулла еще сам в себе как следует не разобрался. Если исключить его небылицы о мнимых поездках в Париж и Канаду, мне было известно о нем, что он родился в деревушке у папирусных болот Чада. Он смутно помнил, как в детстве его куда-то повели, сколько он ни цеплялся за мать, и украсили ему лоб и переносицу знаком племени. Еще я знал, что он столяр и порядочный донжуан. Как добрый мусульманин, Абдулла мог иметь несколько жен, а я должен был их содержать. Дома жена с тремя детьми, второй женой он обзавелся перед отъездом – вот уже мне забота каждый месяц переводить валюту в Чад. А он еще женился в третий раз в Каире, воспользовавшись моей отлучкой в Марокко. Свадьбу отложили до моего возвращения, чтобы я мог оплатить все расходы. Роскошный праздник с танцем живота и египетскими музыкантами состоялся на крыше арабского домика тестя. Мусса и Умар пришли в такой восторг от застенчивой красавицы-невесты, что засунули большую часть своей недельной получки в ее пышное декольте. Оказавшись перед необходимостью переводить валюту и в Египет тоже, я поклялся, что в Марокко мы не будем спускать глаз с Абдуллы.

Самым младшим из нас был Жорж Сориал, рост метр девяносто два, сложение Тарзана, по образованию инженер-химик, по профессии аквалангист, забубенная головушка, чемпион Африки и шестикратный чемпион Египта по дзюдо. После института Жорж главным образом резвился в клубах Каира и волнах Красного моря. Он разбивал кирпичи ребром ладони, развлекая потрясенных друзей, ногу его украшали следы акульих зубов, и среди всех моих знакомых это был единственный человек, который нырял в гости к мурене и кормил ее изо рта рыбой, гладя при этом опасное чудовище рукой, словно какое-нибудь кроткое комнатное животное. Жорж тоже не был моряком, море знал, как говорится, только снизу, и когда он, прочтя заключение экспертов о папирусе, попросился в экспедицию, то упирал, не без намека, на то, что под водой чувствует себя лучше, чем на воде. Подобно другим древним коптским родам в Египте, семья Сериала связывала свое происхождение с племенами, которые пришли в область Нила еще до того, как арабы принесли сюда мусульманскую веру.

Обычно Сориал спал, как мумия, по четырнадцать часов в сутки, но как только у него родилась надежда войти в состав экспедиции, он стал подниматься чуть свет и являться в лагерь у пирамид. Используя его многочисленные знакомства во всех уголках Каира, мы нашли парусных мастеров, которые шьют паруса по старинке, корзинщика, который вручную сплел нам каюту, пекаря, который испек египетские лепешки по рецепту из Каирского музея, и уединившийся на пригорке клан гончаров, которые разминали ногами сырье, стоя по пояс в глиняном месиве, потом босыми ступнями вращали гончарный круг, – так мы получили сто шестьдесят кувшинов, точно повторяющих пятитысячелетние музейные образцы.