Грозная туча - Софья Макарова Страница 34

Кутузов оказался прав: когда привели к нему пленного, выяснилось, что это был вовсе не Мюрат, а генерал Бонами; он назвал себя королем Неаполитанским, чтобы только избегнуть смерти.

Потеря Кутайсова сильно огорчила главнокомандующего.

— Он незаменим по своей распорядительности! — говорил Кутузов с грустью. — Притом же артиллерия Первой армии осталась без начальника, между тем как дело ведется преимущественно орудиями. Составленный план для действия наших орудий погиб вместе с Кутайсовым, он унес с собой все распоряжения, не успев никому сообщить их… Трудно, трудно будет нам отбиваться и нападать без него.

Между тем Ермолов продолжал действовать на отбитой нашими Курганной батарее. Пришлось ему два раза переменить орудия, так как заряды были все уничтожены. Столько было убитых и тяжелораненых артиллеристов, что их пришлось пополнять пехотинцами. Раевский прикрывал Курганную батарею до тех пор, пока не был уничтожен почти весь его корпус. Только тогда заменил его Лихачев. Ермолов был ранен. Барон Крейц ходил несколько раз с кавалерией в атаку, так как неприятель во что бы то ни стало старался снова овладеть Курганной батареей, был ранен три раза и, наконец, врубившись в колонны неприятеля, был сброшен с лошади и погиб. Началась безумная рукопашная схватка. Кавалеристы, пехотинцы, артиллеристы — все перемешались; бились штыками, прикладами, саблями, тесаками; попирали ногами павших, громоздились на тела убитых и раненых. Французские кавалеристы до того увлеклись, что вскакивали в наши гвардейские полки, не принимавшие участия в этой схватке. Черепок чиненного ядра ударил в правую ногу князя Багратиона и пробил переднюю часть берцовой кости. Он хотел утаить от войска свою рану и, превозмогая боль, продолжал командовать. Но потеря крови лишила его сил, и он едва не упал с лошади. Уезжая из строя и находясь еще под выстрелами неприятеля, он все еще продолжал отдавать разные распоряжения и посылать к сменившему его Коновницыну узнавать, как идет дело.

Овладев укреплениями впереди Семеновского, Наполеон послал кавалерию Мюрата в атаку на батарею. Несмотря на ядра и гранаты, вырывавшие из строя десятки людей, конница стройно двинулась вперед. Любуясь тем, как она шла, словно на параде, сперва шагом, затем рысью и наконец понеслась во весь опор, Наполеон радостно хлопал в ладоши.

Гвардейские наши полки в это время построились в каре и, подпустив французскую конницу на расстояние ружейного выстрела, встретили ее ружейным залпом. Французы не устояли и, повернув коней, умчались обратно. Две следующие их атаки были точно так же неудачны…

В промежутках атак ядра и гранаты так и осыпали русских гвардейцев, но этот огонь не произвел в их рядах беспорядка. Узнав, что французы не перестают ходить в атаку на наших, стоящих поблизости от Семеновского, Кутузов нашел необходимым лично видеть ход сражения и решить, как действовать дальше. Под градом ядер и гранат, осыпавших нашу батарею на Горках, он поднялся на пригорок и стал осматривать поле битвы. Окружавшие умоляли его не подвергаться явной опасности, а он, не слушая их, хладнокровно продолжал свои наблюдения. Адъютанты наконец решились силой удалить его, взяли под уздцы его лошадь и свели ее с пригорка. Главнокомандующий не препятствовал им более, он успел уже осмотреть главные пункты и составить план последующих действий. Он отдал приказание: Платову с казаками и кавалерийскому корпусу Уварова перейти вброд через реку Колочу выше селения Бородина, напасть на войска вице-короля Евгения Богарне и тем отвлечь внимание Наполеона от Курганной батареи и Семеновского.

Казаки и гусары спустились в овраг под начальством Орлова-Денисова, перешли вброд Колочу, поднялись на крутой противоположный берег и стали строиться под огнем неприятельских орудий, затем пошли в атаку на французскую пехоту, и та вынуждена была отступить. Узнав о нападении наших на французские войска, принц Евгений Богарне прискакал из центра битвы к Бородину, велел своим строиться в каре, но чуть было сам не поплатился за это, так быстро было нападение русских кавалеристов.

Казаки между тем перебрались через реку Войню и произвели такой переполох в тылу армии вице-короля Евгения Богарне, что бывший там обоз обратился в бегство, а в нем были не одни только пожитки сражавшихся, но и жены их. Это обстоятельство не только еще более смутило корпус принца Богарне, но и приостановило дальнейшие действия Наполеона на наш центр. Он только что было приказал своей молодой гвардии идти на Семеновское, чтобы окончательно выбить наших из укреплений, находившихся вблизи этого селения, как узнал о переполохе у Бородина. Он остановил гвардию и сам поскакал к Колоче убедиться, не обошли ли русские его войска. Его отсутствием воспользовался Кутузов и усилил наши корпуса, сражавшиеся близ Семеновского.

Бились до самого вечера — с одинаковым с обеих сторон увлечением.

Когда солнце уже клонилось к западу, Этьен, предводительствуя взводом, несся снова в атаку на Семеновское укрепление. Он изнемогал от усталости, так как почти ничего не ел весь день. Наполеон запретил строго-настрого удаляться им от своих отрядов, чтобы добыть себе пищу, а казенный провиант был ими давно уничтожен. От голода и усталости у Этьена звенело в ушах, голову ломило от дыма и смрада, нервы были напряжены до крайней степени. Тем не менее он врезался в наши ряды, рубя кого попало, но вдруг пуля пробила ему ногу, убив наповал его лошадь. Он свалился на землю, и никто не заметил его падения в общей свалке.

Видел это происшествие один только Ксавье Арман. Он мог бы спасти своего командира, но зависть и злоба пересилили в нем долг чести, и он оставил без помощи своего начальника и земляка.

— Пусть пропадает выскочка!.. — прошипел он злобно и пронесся мимо беспомощно лежавшего Этьена.

Французы ворвались и заняли Семеновское селение. Но гвардейцы Финляндского полка вытеснили их оттуда штыками, и Этьен, раненый, остался на месте, занятом нашими войсками.

Он лежал среди груды тел, неподалеку от того места, где принял смерть Александр Алексеевич Тучков, и ждал ежеминутно, что его приколят или возьмут в плен. Он боялся пошевельнуться, чтобы не обратить на себя внимание, и это неловкое положение подле издыхающей лошади еще более усиливало его мучения. Он чувствовал, как изменяют ему силы с потерей каждой капли крови; в горле у него пересохло, голова становилась все тяжелее и тяжелее… наконец он лишился чувств.

Очнулся он от холодного мелкого дождя. Была уже ночь, все затихло кругом, только раздавались то тут, то там глубокие вздохи и стоны раненых. Кое-где мелькали огоньки, и видно было, как ополченцы проходили с носилками, унося на них раненых. Вдруг огонек мелькнул неподалеку от него и стал медленно приближаться, освещая две человеческие фигуры; но то не были ополченцы с носилками, а монах с фонарем в руке и возле него высокая женщина в темной одежде. Вот они уже подошли близехонько к нему, и молодая стройная красавица склонилась над трупом близлежащего русского офицера. Монах навел фонарь, но, видно, это был не тот, кого они искали. Ее бледное печальное лицо стало еще печальнее, и легкий вздох вырвался из ее груди.

— Нет, не он! — прошептала она чуть слышно.