Пуритане - Джек Кавано Страница 34

Эденфорд, расположенный на отлогой холмистой равнине между горами и рекой, славился по всей Англии своим сержем, а тонкое кружево из этого городка было известно даже на континенте. Первым жителем и основателем Эденфорда считался Вильям Честерфилд, прадед нынешнего лорда Честерфилда. На самом деле задолго до его появления на свет в этих местах жил саксонский король, о чем свидетельствовал полуразрушенный замок на склоне холма. Но ни имени короля, ни дня его рождения и смерти, ни его славных или бесславных дел никто уже не помнил.

Первым жилым строением на Эденфордской равнине стала обыкновенная хижина, которую соорудил для себя предприимчивый предок лорда Честерфилда. Получив в наследство отару овец, Вильям задался целью разбогатеть и добился этого. Его потомки продолжали расширять владения семьи. Теперь, чтобы пересечь их земли, путешественник, двигаясь на север, должен был преодолеть не менее пяти миль, прежде чем достигал предместий Тивертона — именно там заканчивалось имение Честерфилдов.

Увеличивая стадо овец и строя дома для рабочих, Вильям Честерфилд занялся производством шерсти. Его сын продолжил семейную традицию, открывая ткацкие и красильные мастерские и привлекая в Эденфорд новые силы. Внук Вильяма, отец нынешнего лорда Честерфилда, возвел особняк, расширил семейный бизнес и нанял новых рабочих. Лорд Честерфилд, унаследовавший огромное поместье, собирал арендную плату, следил за производством и ни в чем себе не отказывал.

Почти сто лет Эденфорд славился своими шерстяными изделиями, а после того как здесь поселились Мэтьюзы, заговорили и о местных кружевах.

Жена эденфордского викария Джейн Мэтьюз занималась ткачеством. Она считалась отличной мастерицей, у нее были проворные руки и гибкие пальцы. Но однообразная работа в конце концов прискучила Джейн. Молодая женщина начала мечтать о деле, которое позволило бы ей проявить свои способности. Она хотела научиться плести кружева.

После смерти матери Джейн Мэтьюз унаследовала ее скромное имущество. Среди прочих вещей там были и образцы тонкого кружева из Антверпена. Оно всегда восхищало Джейн. Ей казалось, что в нем есть что-то от летних грез и смутных, невысказанных желаний. Больше всего на свете Джейн хотелось сплести такие кружева.

Несколько лет она изучала их, всматриваясь в каждую ниточку. Наконец, ожидая появления на свет первенца, она попробовала сплести кружево сама. Когда два года спустя родился ее второй ребенок, Джейн показала свою работу соседям и услышала слова одобрения. А когда дочкам викария исполнилось десять и двенадцать лет, молва о чудесных кружевах Джейн дошла до лорда Честерфилда и он захотел посмотреть на ее работу. Качество кружева приятно удивило лорда, а возможность обогатиться на этом чрезвычайно его воодушевила. С тех пор Джейн Мэтьюз занималась только плетением кружев.

Спрос на ее изделия значительно превышал предложение, и лорд Честерфилд приказал обучить этому искусству других женщин. Хотя у Джейн было много способных учениц, никому не удавалось сплести такое же тонкое и изящное кружево, пока за дело не взялись ее дочери. К моменту смерти Джейн старшая дочь научилась плести кружева не хуже матери.

Зимой 1627 года Джейн Мэтьюз унесла чахотка. Для Эденфорда эта зима выдалась очень тяжелой. Умерли четырнадцать человек, из них девять детей. Лорд Честерфилд, как и подобает, выразил жителям города свои соболезнования, отметив, что особенно сожалеет о кончине Джейн. В глубине души он был очень доволен собой — ведь благодаря его настоятельному требованию Джейн успела обучить искусству плетения кружев других мастериц. Смерть жены викария не нанесла производству лорда Честерфилда значительного ущерба. Место лучшей кружевницы заняли ее дочери.

Со дня смерти Джейн прошло около трех лет, когда ее муж Кристофер пригласил к себе в дом тайного агента епископа Лода.

— Скверная история.

Темноволосый незнакомец и Энди миновали церковь, расположенную рядом с городским сквером, который представлял собой небольшую лужайку, обсаженную деревьями.

— Не могу понять, что заставляет человека убивать, — сказал спутник Энди, — и уж совсем не ясно, зачем увечить мертвое тело.

Они шли по той самой дороге, которая привела Энди в Эденфорд. Дорога эта соединяла два арочных каменных моста через реку Экс. Чтобы выйти на нее, путешественник, идущий из Тивертона в Эксетер, должен был сделать небольшой крюк. Именно так и поступил Энди.

— Я видел, что Сайрес подслушивает, — продолжал незнакомец, — и я его не осуждаю. Это убийство никого не оставило равнодушным. Думаю, ты тоже все слышал.

Энди взглянул на собеседника. В поведении этого невысокого коренастого человека не было и намека на хитрость или коварство. Глубокие морщины вокруг глаз и густые черные брови придавали его лицу сосредоточенное выражение.

— Трудно было не услышать, — ответил Энди.

Его спутник рассмеялся. Смеялся он искренне, от души.

— Да, тихих и застенчивых в Эденфорде отродясь не водилось!

— Простите, сэр, — Энди остановился посреди улицы, когда незнакомец свернул на дорогу, ведущую в гору, — но ведь я не знаю ни вашего имени, ни куда вы меня ведете.

Мужчина смущенно улыбнулся.

— Это я должен просить прощения, — на его щеках заиграл румянец. — Боюсь, вся эта суматоха заставила меня позабыть о хороших манерах.

Он протянул Энди руку и сказал:

— Я викарий Эденфорда. Мое имя Мэтьюз, Кристофер Мэтьюз.

Энди, пряча злорадную усмешку, пожал руку.

У городского сквера Кристофер Мэтьюз и его гость свернули на маленькую пологую улочку, лениво ползущую вверх, затем на Главной улице, параллельной Рыночной, повернули налево. Главная улица была гораздо уже и не столь тщательно вымощена. Небольшие домишки вдоль нее так тесно жались один к другому, словно пытались устоять перед общим врагом. Из окон доносился запах вареной рыбы и жареного мяса, через щели в ставнях слышались негромкие голоса и виднелось дрожащее пламя свечей. Это создавало ощущение домашнего тепла и уюта. Здесь все были близки друг другу в прямом и переносном смысле.

Мэтьюз быстрым шагом направился в конец улицы — дальше начиналось поле — и подошел к двери маленького двухэтажного домика, стоящего на гранитном фундаменте. Справа от узкой деревянной входной двери Энди разглядел два больших, закрытых ставнями окна. Второй этаж нависал над крыльцом. На улицу выходило четыре окошка второго этажа, высунувшись из которых, запросто можно было пожать руку соседу, живущему напротив. Дом заметно покосился, что не очень понравилось молодому человеку, — впрочем, рядом находилось не меньше десятка таких же кособоких развалюх.

— Ну что ж, вот твоя тюрьма, — насмешливо произнес Мэтьюз, но, заметив суровое выражение на лице Энди, он мягко добавил: — Извини, приятель. Похоже, шутка была неудачной. Пойми, и Сайрес, и Эмброуз действуют из лучших побуждений.

Они просто выполняют свою работу, защищая город от врагов. Не волнуйся. Когда появится главный констебль, а он обязательно приедет в день ярмарки, все разрешится. Я не считаю тебя преступником. Если бы я тебя в чем-нибудь заподозрил, никогда не привел бы в свой дом.