Черный магистр - Сергей Шхиян Страница 34

— Холодно, — сказал я, невольно ежась.

— Мы к холоду привыкшие, — откликнулся Ефим. — Скоро, поди, приедут.

Больше говорить было не о чем.

Придумывать планы действий, пока ничего не известно, было глупо. Оставалось ждать развития событий и действовать по обстоятельствам. Так прошло минут двадцать.

— Едут, кажись! — тихо сказал кучер, вытягивая шею, чтобы лучше слышать.

Действительно, к привычной тишине ночи и мерному плеску воды примешались какие-то новые звуки.

— Верховые, и не один, — опять сказал Ефим.

Я пока ничего такого, чтобы определить, сколько человек едет и даже откуда, не слышал. Однако, через пару минут и сам различил чавканье копыт о грязь дороги.

Конные приближались со стороны Уклеевска. Видимо, парикмахер оказался прав.

Стал слышен негромкий говор нескольких человек.

— Тихо! — зачем-то предупредил кучер, притронувшись рукой к моему плечу.

Я понял, как нервничает молодой парень и сказал ему в самое ухо:

— Не трусь, все будет хорошо.

Всадники подъехали к мосту и остановились на нашей стороне. Их было трое.

Рассмотреть что-нибудь даже наверху, на фоне более светлого, чем земля неба, было невозможно. Различались только темные силуэты.

— Иваныча еще нет, — сказал один из прибывших низким, сиплым голосом.

— Приедет, куда денется, он всегда припоздняется, — ответил ему бойкий тенорок.

— Кабы не опоздал, сговориться-то, поди, надо, — сказал первый.

— Успеем сговориться, а нет, так и сами дело решим. Нам же больше достанется.

Ничего не значащий разговор в данных обстоятельствах звучал весьма зловеще, хотя голоса были самыми будничными, как будто разговор шел об обычных хозяйственных делах.

— Федюнь, ты лошадь-то перековал? — спросил бойкий тенорок. — Али так и ездишь о трех копытах?

— Перековал, — подал голос невидимый Федюня. — Пахомыч совсем рехнулся, за подкову полтину содрал! Видано ли дело!

— И не говори, — вмешался сиплый, — за все про все плати. Так никаких денег не хватит!

— Это тебе-то не хватит?! — засмеялся обладатель тенора. — Твою кубышку потрясти, так на каменный дом в Москве наберется.

— А ты на чужой каравай рот не разевай!

— Тише, вы, — одернул товарищей Федюня. — Кажись, кто-то едет!

— Иваныч, поди, — равнодушно констатировал сиплый.

Невдалеке заржала лошадь. Один из коней троицы негромко ответил и несколько раз фыркнул.

— Он, — подтвердил тенорок, — я его Савраску без узды, по голосу знаю. Всегда до последнего тянет.

Послышался глухой стук копыт о настил моста, и над нами возникло новое темное пятно.

— Здоровы, что ли, разбойнички! — сказал знакомый голос урядника. — Как сами?

— Здорово, Иваныч, что припозднился?

— Никак, без меня управились?

— Куды ж нам без тебя, — поздоровавшись, недовольным голосом сказал сиплый. — Ты же у нас наиглавнейший!

— А ты, Фома, не можешь без подковырки!

— Ладно вам свариться, — вмешался тенорок. — Скоро полночь?

— Скоро, поди, — ответил урядник. — Коней надо увести. Вот-вот гости будут.

— Интересно знать, чего это твоего купчика в Уклеевск понесло?

— Поди, Ивана Тимофеевича ищет, — сказал полицейский. — Баринок шустрый, да глупый, сам на тот свет просится. Камни прихватили?

— А то, не в первый раз.

— Здесь надо бы запас впрок сделать, привезти подводой, пусть до нужды лежат, — засмеялся Федюня, — а то чего кажный раз верхами возить.

— Вот и сделай, делальщик, — опять вступил в разговор, видимо, всем недовольный Фома. — Только языком трепать можешь,

— Денег у него много с собой? — спросил Федюня.

— Договорились на двухстах рублях, — ответил урядник. — Сто мне, сто вам. А что сверх найдем, те поровну.

— А магистру чего говорить будем? Он поди, заподозрит! Как так совсем купец пустой был!

— Ему и с купчихи куша хватит. Слыхать, она чуть ли не мильенщица.

— Так уж и мильенщица!

— А то! Не здря же за ней глаз приставили и нарочного прислали. А какова сама-то из себя?

— Справная, — ответил тенор и причмокнул губами. — Гладкая и лицом ладная. Как магистр ей натешатся, мы попользоваемся! Наши уже очереди разыгрывают!

— Ишь! — завистливо сказал урядник. — И мне, что ль, к вам наведаться, страсть люблю сладких баб.

— Да и девка при ней хороша, тоже вся такая-этакая! — продолжил дразнить полицейского тенор. — Будет, с кем поиграть!

Я почувствовал, как напрягся Ефим, и предупреждающе положил ему руку на плечо. Он ее сбросил, но, кажется, немного расслабился. Во всяком случае, не полез наверх выяснять отношения.

— Ладно болтать да чужие деньги считать, — вмешалея в разговор Федюня. — Сейчас должны появиться. Если ты, Иваныч, чего не перепутал!

— Это когда я что путал! — обиделся урядник. — Это ты все путаешь! Поди, опять нам грязная работа, а ты при конях будешь?

— Поговори у меня! — рассердился Федюня. — Ты свое дело делай, а я и без тебя знаю, при ком мне быть! Поди, магистр лучше тебя знает, кого старшим ставить!

— Да я что! Мое дело сторона. Я свое получу и ладно, — миролюбиво ответил Василий Иванович.

— То-то! Ты стой и жди своего купчика, а Фома с Сашкой вниз, в засаду. И чтобы чисто сделали! Бросайте не у берега, как в прошлый раз, а посередке, да веревки ладно привяжите, чтобы не всплыли!

— Куда им всплывать, по середке омутище, а в ем сомище, не в первый раз замужем! — зачастил тенор.

— Ну все, с богом. Как кончите дело, свистните! И не забудьте подкладку у купцовой одежи проверить, они любят деньги в подкладки зашивать.

Опять по настилу моста затопали лошадиные копыта. Наверху было тихо, наверное, оставшиеся ждали, пока старшой уйдет подальше.

Минут через пять молчание нарушил недовольный Фома.

— Федька, он жук! У магистра в любимцах ходит. Поди, на всех кляузы доносит.

Разговор, однако, никто не поддержал, видимо, с доносами друг на друга в моргуновском воинстве было все в порядке.

— Чего же, Иваныч, твой-то купчик не едет? — спросил тенором Сашка.

— Приедет, куды ему деваться. Может, заблудился в темень, или еще что. Вы, мужики, идите-ка лучше вниз, к воде, там ждите.

— Зачем это еще? — спросил Фома.

— Сдается мне, что купчик не так-то прост! Как в трактире-то дело повернул, что не прикопаешься. Вдруг ума хватит пешим ходом подойти! Увидит, что я не один, и смекнет, что дело нечисто.