Кровавые скалы - Джеймс Джексон Страница 33

Темные глаза Пиали смотрели на девушку с любопытством, в них отражался вопрос.

— Твое имя?..

— Мария.

— Что ж, Мария, готовься. Твоя новая жизнь принадлежит Османской империи.

Приготовления будут временными, решила девушка. Она не станет подчиняться распоряжениям язычника, не будет повиноваться созданию столь отвратительному. Мария могла бы сыграть на чванливой гордыне сарацина, использовать его плотские страсти. Таков ее долг перед Кристианом. Пусть готовится адмирал.

Причины смерти бывают разные: обрушение стены, рикошет мушкетной пули, меткий выстрел турецких аркебузиров, которым присутствие живой цели подсказали мухи, роившиеся над испражнявшимся солдатом. Проклятые мухи! Они размножались в экскрементах и плясали на могилах. Кристиан Гарди взмахом отогнал насекомых и нащупал пульс. Тепловой удар прикончил португальца. Он молча рухнул наземь и теперь лежал, заключенный в накалившиеся стальные доспехи, с выпученными глазами, распухшим языком и лицом цвета крапчатого пурпура. Кончина, не совсем подобающая воину. Краткой молитвы будет достаточно, и тело покойного начнет свое недолгое торжественное путешествие в могилу к другим павшим и станет разлагаться, а душа отправится на тот свет. Гарди снял шлем и захлопнул забрало. Души друзей редко исчезают совсем. Они попросту задерживаются, повисая в воздухе.

Полковник Мас пробирался вперед перебежками, а за ним, поднимая грязевые брызги, по пятам гнались османские пули.

Запыхавшись, он прислонился к валуну.

— Ты искал золото, Кристиан?

— Нет, признаки жизни, полковник.

— Пустая трата времени в Сент-Эльмо. — Командир отрывисто рассмеялся собственной шутке и отер пот со лба. — А что до драгоценного металла, то, сколько бы его ни было, все равно окажется недостаточно, чтобы выкупить нас из окружения.

— Как обстановка на дальнем рубеже?

— Не лучше, чем и везде. Наша позиция полностью простреливается, часовых убивают, едва те успевают высунуться, на открытые участки не выйти, часовня — наше единственное убежище, и мои солдаты поговаривают о бегстве.

— Что ж, все спокойно?

— Не могу пожаловаться.

— Жалобы — для слабых духом.

— И дезертиров. Один из моих людей уже перебежал к туркам.

— Нам повезло, что один, а не целая сотня.

Некоторое время они сидели молча, глядя на руины вокруг, на лежащих ничком или хромающих рыцарей. Одни тряслись, словно в параличе. Другие что-то неразборчиво бормотали, кто-то обмочился от ужаса и потрясения. Многие были ранены, а их искалеченные тела согбенны, обезображены, перемотаны повязками. Сборище скелетов.

— Только взгляни на них, Кристиан. Одни увечные бродяги и пугала.

— Они обретут спасение.

— Не в этой жизни.

— Следующей жизни хватит на всех, полковник. Осталось недолго.

— Я рад, что великий магистр не высылает новых подкреплений.

— Он не сумел бы. Шлюпкам помешает усиленная батарея Драгута на мысе Виселиц, переправу патрулируют лодки Пиали, Мустафа-паша приказал своим людям закрепиться на берегу.

— Следовательно, нас заперли здесь на убой, а похоронят и оплачут нас мухи.

— Вы рыцарь святого Иоанна. Вы уже обрели место на небесах.

Француз изобразил на лице гримасу, наблюдая за пушечным ядром, которое обрушило груду камней и пронеслось по изрытому двору крепости.

— Пока что моя задница вся в синяках.

Беседа прервалась. Сент-Эльмо содрогнулся, словно сотрясаемый могучей хваткой, порожденной огнем всех орудий. Воины падали, камни рассыпались. В один миг стали слышны лишь крики и грохот пушек, и ощущалось только раскачивание земли и неба. Полковник Мас помчался куда-то, спотыкаясь и растворяясь в дыму. Гарди лежал, зажав уши. Осколки камней вновь осыпали его.

Так продолжалось весь день до самой ночи. К обстрелу присоединился турецкий флот и, выстроившись вокруг полуострова, принялся орошать форт железными ядрами. Сарацины взялись за дело со всей страстью, стараясь донести свое послание: рыцари обретут покой лишь в случае капитуляции или смерти. До сей поры эта бомбардировка была самой мощной. Палили все батареи на горе Скиберрас, мысе Тинье и мысе Виселиц, стирая крепость с лица земли. Людская стойкость оказалась небезграничной, а божественная благосклонность — небеспредельной.

Тишина, которую таковой не назовешь. Оглушительная, угрожающая, она вибрировала, словно после землетрясения, — звенящее безмолвие, предвещавшее гибель. Пустота, сулившая только худшее. Все, кто остался в живых, выжидали.

Раздался крик:

— Христиане, защитники Сент-Эльмо, я принес послание от нашего милосердного повелителя, генерала Мустафы-паши!

— Неужто? Вы желаете сдаться? — Голос де Гуареса, помощника командира гарнизона, казался сухим, как треск цикад в ночном воздухе.

Посланник неуверенно попытался вновь:

— Я пришел с миром.

— Можешь отправляться к черту.

— Мустафа-паша желает обсудить условия перемирия.

— А мы не желаем.

— Господин предлагает милосердие и готов проявить снисхождение каждому в этом форте.

— Если он настолько великодушен, пусть уберет свою армию с нашего острова.

— Любой из вас, кто хочет отправиться в Биргу, может уйти, не опасаясь за жизнь.

— Такое решение вправе принять лишь великий магистр ордена, но не язычник.

— Мустафа-паша обещает безопасный путь.

— Мы обещаем ему еще многие тысячи трупов его великого войска, что падут, истекая кровью, под нашими стенами.

— У вас нет ни стен, ни крепости, ни будущего. Ваше положение безнадежно.

— Наши сердца преисполнены духа и силы Господней.

— Мустафа-паша взывает к вашему благоразумию.

— Мы же взываем лишь к Господу.

Послышался второй голос, французская речь сменилась испанской.

— Шевалье де Гуарес. Это капитан Альварес.

— Вас удерживают против воли?

— Нет.

— В таком случае вы предали веру и своих солдат и за это умрете.

— Только после вас, командор. Услышьте меня, собратья. — Голос был настойчив и источал заманчивые речи в угольной тьме. — За что вы сражаетесь? Кому сопротивляетесь? Велико ли ваше жалованье? Хороша ли ваша жизнь? Почему вы должны страдать и погибать за великого магистра, который покинул вас, за орден, которому на вас наплевать? Турки держат свое слово.

— А мы держим свое.

Вдоль укреплений под злое гиканье и свист разгневанных солдат, жаждавших убить лишь одного врага, грянули мушкетные залпы. Воины стреляли наугад и потому едва могли поразить цель, удалявшуюся в столь спешном и позорном бегстве. Но попытаться было необходимо. Испанский капитан был одним из них и перебежал к туркам, соблазненный сатаной по невежеству, малодушию и душевной немощи. Он оказался последней каплей, копьем, пронзившим распятого Христа. Такого они не простят.