Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий Страница 33

— Не держат стены-то! Конец приходит! — крикнул кто-то.

— Стоять как стоите! — рявкнул Гаврило — Бей их!

Из бойниц поражённой башни уже выхлёстывало пламя. С верхней площадки горящей башни торопливо спускались на стену стрелки — один упал, сбитый вражьей стрелой.

— Держаться! Держаться! — Гаврило Кснятич изо всех сил старался перекрыть рёв разгорающегося пожара.

Со стены было отчётливо видно, что монгольские воины меняются — на смену отстрелявшимся от костров выступают новые, а прежние, как ни в чём не бывало, садятся ужинать. Ну, гады!

Гаврило выпустил очередную стрелу, сбив ещё одного вражьего бойца, цапнул колчан — пусто.

— Стрелу! Стрелу мне!

— Нету стрел больше!

Тяжкий удар потряс уже вконец искалеченную стену, и та наконец не выдержала — сразу четыре бревна нехотя, медленно завалились внутрь, ломая и отрывая от стены боевой настил, и тяжко рухнули внутрь крепости. Поганые тут же обрадованно заулюлюкали, подняли вой.

— А ну, все к пролому! — сотник выдернул из ножен меч.

— Прекратить стрельбу!

Елю Цай скрестил руки, отдавая команду, и вконец измученные рабы, таскавшие камни от костров к орудию, опустили свою ношу прямо в снег, обессиленно повалились неподалёку. Толпа заряжающих, отпустив канаты, тоже уселась кто куда, и рычаг камнемёта остался торчать, как громадный костлявый палец, грозящий небу. Маленький Ю Гунь отложил свою кувалду, вытер пот со лба.

Бурундай, наблюдавший за полыхающей вовсю урусской крепостью, прикидывал — пора? Да, теперь пора.

Он взмахнул рукой, и отборные воины, до сих пор не принимавшие участия в битве, молча и страшно устремились к цели, сотня за сотней, и земля задрожала под копытами монгольских коней. Всё верно — для обстрела урусской крепости горящими стрелами годятся воины поплоше. Незачем подставлять под урусские стрелы отборных багатуров, их дело — нанести завершающий сокрушительный удар.

От пылающей крепости донёсся жуткий многоголосый вой, известивший Бурундая о том, что штурмовая группа достигла пролома.

— Ты молодец, Елю Цай, — обратился он к китайскому мастеру. — Хорошая работа. Великий Джебе будет доволен тобой. Можешь отдыхать.

Китаец молча поклонился и пошёл прочь, взмахом руки давая сигнал своим людям. Все зашевелились, потянулись к кострам, где в котлах уже переспел душистый плов. Бурундай нашарил серебряную флягу со сладким вином, сделал большой глоток.

От крепости доносился вой и лязг железа, слышимый даже на таком расстоянии, сквозь рёв пожара. Бурундай снова отхлебнул из фляжки. Не пора? Нет, рано…

Однако, до чего упрямы эти урусы. Ведь ясно же, что сопротивление бесполезно. Нет, бьются… От кипчаков-перебежчиков Бурундай слышал, что урусские воины на редкость крепки и упрямы в бою, и особенно при обороне своих деревянных городов.

Бурундай сделал ещё глоток, поболтал фляжкой, прикидывая. Ничего, не таких обламывали. Вон у шаха Мухаммеда все города были с каменными стенами, такими толстыми — страх смотреть. И где они все, города эти? Все пали под копытами коней непобедимых монгольских воинов. И те же китайцы, по природному тупоумию надумавшие отгородиться от непобедимого монгольского войска величайшего Чингис-хана стеной в миллионы шагов длиной — где они, эти китайцы? А вот они, служат монголам, и не за деньги — за страх. И так будет с урусами, и со всеми прочими дикими народами, чей удел — работать на благо великого монгольского народа.

Бурундай усмехнулся. Хорошие слова, да. Великий Бату-хан любит говорить своим воинам много-много хороших слов. Это нужно, конечно, простым воинам в особенности. Однако Бурундай хорошо знает — если у тебя нет золота, твоя жизнь мало чего стоит, будь ты хоть трижды монгол. Да, конечно, лучше быть бедным монголом, чем богатым арабом, к примеру, потому как любой монгол имеет право взять у презренного всё имущество и саму жизнь. Однако куда лучше быть богатым монголом. К тому времени, когда Повелитель Вселенной омоет наконец копыта своего белого скакуна в водах Последнего моря, у Бурундая будет много, очень много золота.

Однако, не пора ли? Только глупый полководец кидается в бой очертя голову впереди своих воинов. Век такого глупца весьма недолог. Однако и прибывать на место боя, когда всё кончено, не годится — воины могут подумать, что их полководец трус. Момент для появления среди сражающихся Бурундай выбирал очень точно, когда бой ещё был в разгаре, но перелом уже наступил, и враг не может ничего предпринять. А на случай совсем уже непредвиденных событий есть верные нукеры-телохранители.

Бурундай сделал последний глоток, заткнул пробкой фляжку и опустил её в седельную суму. Послал коня с места в галоп.

— Уррагх! Вперёд!

— Х-ха!

Гаврило Кснятич отбил кривую саблю степняка и тут же ткнул его без замаха мечом в живот, безошибочно угадав между железными пластинами грубых доспехов. Поганый завыл, хватаясь за живот, повалился наземь, суча ногами, но сотник уже не глядел на него. С живыми бы разобраться.

— А-а-а!! Бей!!!

Мелькали перекошенные лица, свои и чужие, звенела сталь, выли, орали, хрипели бойцы. Поганые валили валом, переступая через упавших, идя по спинам и головам своих раненых и убитых.

— Ребята, не пускай их!!

Гаврило Кснятич отбросил вконец изрубленный щит, перехватил за рукоять чей-то скользкий от крови меч. Чей? Неважно. Главное то, что сейчас второй меч важнее щита.

— Х-ха! Х-ха!

Узкие прищуренные глаза степняка сделались круглыми, стекленея, и монгол тяжело осел на землю, мягко повалился под ноги Гавриле. Второй споткнулся об упавшего товарища и сам наделся на меч.

— Х-ха! Х-ха! Х-ха!

Кривая сабля со звоном вылетела из руки поганого, вслед за саблей отлетела прочь голова. Фонтан крови ударил из шеи, окатил Гаврилу с ног до головы, и обезглавленный труп рухнул набок, дёргая почему-то одной ногой.

— Х-ха! Х-ха!

А в пролом лезут и лезут поганые, воя и улюлюкая, шаг за шагом оттесняют русских воинов от пролома. А вот и лучники появились позади. Дрянь дело, ох и дрянь…

— А ну, ребята, поднажмём! Бей!!

Да, надо оттеснить врага хотя бы чуть назад, чтобы не дать лучникам возможности развернуться. Гаврило Кснятич уже понял, что главное оружие степняка, после коня — это лук. Сабля — это так, для забавы, рубить головы бегущим да беззащитным.

— Уррагх!!

— А-а-а!! Бей!!!

Стрела ударила в грудь, узкое бронебойное жало просунулось сквозь густое плетение кольчуги. Гаврило сгоряча одним рывком вырвал стрелу, и только тут почувствовал боль.

— Уррагх!!!

Падают, падают ребята, один за другим. Совсем уже мало их. Только витязи дружины княжьей бьются пока что ровно и уверенно.