Внучка алхимика - Лариса Шкатула Страница 32

– Что эта Шарогородская ещё говорила? – спросила она у Агриппины, изо всех сил изображая равнодушие.

– Что пусть он о её дочери и не мечтает. И что Даша – вроде, как раз она и есть невеста графа – никогда не выйдет замуж за такого развратника и проходимца.

– Какой ужас!

Соне стало плохо, и Агриппина привычно принялась хлопотать подле разволновавшейся княжны, обмахивая её своим фартуком. Соня набрала воздуху побольше, ухватилась за край каменного дедова стола и спросила:

– А что говорил граф?

– Граф хотел поцеловать у неё руку.

– Вот как, ты видела?

– Не видела, – пожала плечами Агриппина, – но слышала, что Шарогородская, как завизжит. – Не прикасайтесь ко мне! Не бить же он её собирался!

– Опять ты придумываешь, – привычно рассердилась Соня и оттого сразу пришла в себя. – Она все ещё здесь?

– Уехали.

– А как на это посмотрел князь?

– Его сиятельства как назло не было дома, – с сожалением проговорила Агриппина и поспешно добавила. – Это не я так говорю, Мария Владиславна говорили. И ещё крикнули: "Господи, куда Софья-то подевалась? Неужели опять в этой проклятой лабалатории?" Здесь, значит…

Агриппина с сожалением и даже некоторой завистью посмотрела, как Соня торопливо заканчивает смешивание нужных частей мази.

– Скажи маменьке, я сейчас приду.

– Скажу, – нехотя кивнула горничная.

"Маменька называет лабораторию проклятой! – подумала Соня. – А, небось, закройся намертво потайная дверь, ломом прикажет вскрывать. Куда мы теперь, без неё-то!"

Она спрятала баночку с мазью в кармане платья и поспешила в гостиную, где любила сидеть княгиня, и где они обычно решали все наболевшие вопросы. Однако, Мария Владиславна была не одна. Видимо, Николай только что откуда-то приехал, потому что он как обычно сидел на краешке стула, чтобы наскоро решить что-то срочное. Другие дела он выслушивал и решал, только переодевшись в любимый халат.

– Поймите, маменька, – услышала его голос Соня, – произошло какое-то недоразумение. Леонид ни в чём не виноват. Я верю Мартину Людвиговичу. Он сказал, пришлет мазь, у Леонида за неделю всё пройдет…

"Почему за неделю? За один день," – мысленно поправила брата Соня

– А ежели нет?

– Господи, маменька, тогда это его печаль. Как бы то ни было, граф рвался домой уехать, я его не пустил. Пусть денёк-другой у нас побудет.

– Пусть, разве ж я против…

– Леонид – порядочный человек, и если эта старая карга…

– Николя, Екатерина Ивановна вовсе не стара.

– Ну да, сорок лет ей всяко исполнилось.

– Что тогда говорить обо мне, – усмехнулась княгиня.

Тут она заметила стоящую в дверях Соню.

– Вот только как сие происшествие на Софье скажется? Она у нас девица на выданье.

Николай скользнул взглядом по сестре.

– Да никак на ней это не скажется!.. Я вот что думаю, не поехать ли мне к Шарогородским? Гнев такой женщины, как Екатерина Ивановна, многого стоит. Не хотелось бы, чтобы она мстила Леониду. Его и так уже бог наказал, хотя и непонятно, за что… Эх, мне бы такую невесту, как Дашенька. И хороша, и свежа, и богата. Да и, коли молва не врёт, не глупа…

– На чужой каравай, Николушка, рот не разевай.

– Это я с сожалением. Подполковник-то мой такой цветочек упустил, вот я о чём. Шарогородская, сказывают, женщина решительная, от своих слов вряд ли отступится. Но я хоть за друга поручусь, чтобы его репутация в свете не слишком пострадала.

– Ты бы и вправду, Коля, съездил к Шарогородским, – неожиданно поддержала мысль брата Соня. – В самом деле, жалко Леонида Кирилловича…

– Ты-то откуда обо всем знаешь? – строго спросила княгиня. – Что-то я тебя поблизости не видела, когда Екатерина Ивановна на подполковника коршуном налетала…

– Мне Агриппина обо всем рассказала.

– Наверное, Софья права, – между тем вернулся к её предложению Астахов. – Съезжу-ка я с визитом в дом невесты, посмотрю, что да как. А вы уж тут Леонида не обижайте. Как бы он совсем духом не пал.

– Груша рогаликов напекла. Я скажу Агриппине, чтобы она графу отнесла, – проговорила княгиня.

– Маменька, вы говорите о моем боевом товарище или о красной девице? Вы ему лучше анисовой водки пошлите. Небось, у вас, как у всякой хозяйственной женщины, на такой момент неприкосновенный запас имеется.

– Зачем же теперь неприкосновенный, – возразила Мария Владиславна. – Я могу и Агриппину в лавку послать. Слава богу, на хозяйство ты мне достаточно денег дал.

– Это все мелочи, – отмахнулся Николай. – Сейчас бы мне карету, совсем другой разговор с Шарогородской произошел бы.

Князь ушел, а Мария Владиславна сказала дочери:

– Схожу я в лавку вместе с Агриппиной. Ермил-то на меня в последнее время косился – не вовремя долги ему отдавала, видите ли! Теперь вообще в долг брать перестану. Ежели бы ты знала, мой ангел, как это приятно.

– Догадываюсь, – почтительно улыбнулась Соня, радуясь про себя, что все так удачно складывается, и она сможет без помех посетить Разумовского, чтобы вручить ему собственноручно изготовленную мазь.

Нет, о том, что княжна сама её изготовила, говорить, наверное, не стоит, но успокоить графа надо. Соня не верила, что он прямо-таки упал духом, но, видимо, смотреть на свой обезображенный лик ему не очень приятно.

– Entrez26! – глухо отозвался граф.

У Сони екнуло сердце. Неужели он так переживает, что перестал владеть своим душевным состоянием? Опять в ней зашевелились сомнения: надо ли было так поступать, не поставив Разумовского в известность? Может, стоит ей повиниться перед ним хотя бы задним числом, и если он не простит её, что ж, так тому и быть. Соня просто передаст ему баночку с кремом и постарается никогда больше не показываться на глаза.

Но раз он сказал "антре", Соня ведь может войти. Странно, почему вдруг она так оробела?

Но едва княжна вошла, а Разумовский понял, что это именно она, как тут же отвернулся и закричал:

– Нет, нет, вы не должны меня видеть. Пожалуйста, Софья Николаевна!.. За что-то меня наказал бог. Наверное, за то, что я пожелал для себя невозможного…

– Это вас наказал не бог, а я, – тихо проговорила она. – Нечаянно.

Признание вырвалось у неё против воли, но в последний момент она все же дрогнула, сказала, что якобы этого не хотела.

– Нет, не нечаянно, я вас обманула. Я сделала это нарочно.

В первый момент он ей не поверил. Усмехнулся: мол, успокаивает, будто он – красна девица. Но потом взглянул искоса на её лицо и понял, что Сонино признание что-то такое означает, как-то она и вправду это сделала, но как?