Бич Божий - Уильям Дитрих Страница 31

Процессию замыкали римляне. Когда Илана увидела их, у неё немного поднялось настроение. Мужчина, ехавший первым, был облачен в церемониальную старинную тогу. Она догадалась, что это и есть главный посол, возможно министр или сенатор. Остальные римляне, похоже, не занимали важных должностей, но она с жадным интересом рассматривала их и вспоминала о доме. Двое были в придворных одеяниях помощников или переводчиков. А третий, невысокий мужчина, чувствовал себя в толпе гуннов не слишком уверенно и как будто опасался, что его узнают. Она решила, что у первого из переводчиков, прямо сидящего в седле, приятное и дружелюбное лицо. Он глядел не на гуннов, а куда-то вдаль, словно не желая никого обижать. Второй переводчик был красив, совсем молод — примерно её ровесник — и одет чуть лучше своего спутника. Он с невинным любопытством уставился на собравшуюся толпу. Как такому юноше могло достаться место в имперском посольстве?

Рабы римлян, охранявшие караван, расположились на берегу Тисы, где им отвели участок для лагерной стоянки, намеренно отделив его от владений Аттилы крутым склоном холма. Эдеко провёл делегацию дипломатов вперёд, к бескрайнему морю юрт, хижин, изб и деревянных дворцов, раскинувшемуся на две мили вдоль восточного берега Тисы. Там жили по меньшей мере десять тысяч воинов — стражей Аттилы, то есть здесь размещался оплот его армии. Гроздья небольших селений союзных племён расположились вокруг этого примитивного города, точно луны, окружавшие планету. Толпа любопытных двинулась вместе с дипломатами, медленно шествуя мимо зданий. Идущие речитативом выкрикивали приветствия гуннским вождям и добродушно улыбались римлянам. Дети бежали, собаки лаяли, а взнузданные кони ржали, завидев посольских лошадей, которые, в свою очередь, дёргали шеями и мотали головами, словно здороваясь с гуннами.

Когда римляне и их свита приблизились к окружённым частоколом владениям Аттилы, Илана увидела, как навстречу им вышла процессия жён короля и их служанок в облаках лёгких разноцветных одежд. Она уже не раз наблюдала за этой церемонией. Самые высокие и красивые женщины выстроились в два ряда и распростёрли руки, а между ними вклинились ещё семь девушек и развернули на шесте широкое и длинное белое полотнище. У всех них были цветы, они преподнесли их членам посольской миссии и спели скифскую песню. Затем девушки вручили Эдеко и его спутникам ритуальные чаши с пищей. Гуннские военачальники ели, сидя верхом. Эти чаши означали признание власти Аттилы, подобно тому как в мире Иланы Святое Причастие означало признание духовной власти Христа.

Римлянам ничего не вручили.

Они терпеливо ждали.

Пленная римлянка обратила внимание на красивого молодого человека, который с интересом разглядывал знамёна из конского волоса, выставленные перед каждой юртой или домом. Все эти знамёна были сделаны из волос любимых жеребцов. Чем богаче хозяин лошадей, тем плотнее и крепче его знамя. Кроме того, у каждого входа на шестах торчали черепа умерших коней, защищавших семьи от злых духов, их крупные зубы оскалились в улыбке, а глазницы были пусты. Рядом с каждым жилищем можно было также увидеть облепленные мухами хранилища для высушенного мяса, а по обе стороны ворот, ведущих во дворец Аттилы, важно восседали чучела злобных барсуков: таков был королевский тотем.

Проследив за римлянами, Плана вспомнила, как впервые появилась в лагере гуннов. Тогда её поразила сильнейшая вонь, от которой некуда было укрыться: запах немытых тел, конского пота, навоза, скошенной травы, странных приправ и кипящей на огне пищи, окутанной желтоватым дымом. Гунны считали, что их души можно определить по запаху, и при встречах вместо поцелуев или рукопожатий часто обнюхивали друг друга, точно добродушные псы. Ей понадобился месяц, чтобы привыкнуть к этим «ароматам».

Наконец молодой римлянин выделил Плану из толпы и на какое-то мгновение задержал на ней взгляд. Раньше ей нравилось производить на мужчин такое впечатление. Кажется, его изумила её красота, и она подумала, что до сих пор выглядит как римлянка, а не как девушка из племени варваров. Затем он перевёл взгляд на других стоявших женщин, но ещё раз или два, словно невзначай, обернулся к ней. По-видимому, ему хотелось убедиться, что она ещё здесь.

Впервые после плена в душе Планы зажглась искра надежды.

* * *

И вот я, Ионас Алабанда, прибыл во дворец Аттилы. По римским меркам, он был скромен, но всё же величественнее, чем я ожидал. Я не знал, где смогу найти короля гуннов — в палатке, хижине или золотом дворце, но его основная или по крайней мере временная обитель оказалась чем-то средним между ними — деревянным зданием, украшенным мастерски выполненной резьбой. Мне стало ясно, что нынешние гунны находились на полпути от прежнего, кочевого образа жизни, к оседлому, а их город наглядно отражал этот неловкий переход. Юрты, повозки, деревянные хижины и плетеноглинобитные избы — все эти строения были беспорядочно разбросаны по равнине.

Я также обратил внимание на пристрастие гуннских воинов к золотым украшениям, умело и даже изящно сделанным уздечкам и сбруям, красивым сёдлам и серебряному оружию, отделанному драгоценными камнями. Шпоры и пряжки на их сапогах также были из чистого серебра, они носили шёлковые пояса, а украшения их женщин, как я теперь увидел, были ещё сложнее и изысканнее. Их ожерелья и затейливые ремешки надевались поверх вышитых платьев самых разных цветов. По пути я даже заметил пастушек, погонявших стада, в платьях с серебряным шитьём. Гуннские девушки заплетали волосы в косы, поднимали их и стягивали на лбу золотыми кольцами. Их открытые платья поддерживались на плечах золотыми пряжками в форме цикад, придававшими им сходство с королевами и принцессами. Концы ремешков спускались петлями и звенели у них на лодыжках. Короче говоря, гуннские женщины с головы до ног сверкали металлом и драгоценностями. У некоторых из них массивные ожерелья причудливо расширялись от шеи до груди, и этот плотный покров напоминал плетёные кольчуги.

С таким же искусством были выстроены деревянные здания для гуннской знати: древесину привозили из дальних краёв, брёвна и доски тщательно обстругивали и вырезали на них узоры. Однако дворец Аттилы был лучше всех — прямые колья ограды стояли вплотную, как половицы, а сторожевые башни со сложными балюстрадами словно хвастались перед приезжими своим совершенством.

Дворец походил на резную шкатулку с драгоценностями, и каждая отполированная доска в анфиладе его комнат и залов переливалась тёплым красным блеском. В тенистых портиках можно было отдохнуть, скрывшись от посторонних глаз. Вдоль стены тянулись многочисленные пристройки; через грязь и лужи проложили каменные дорожки, а жаровни, кладовые, погреба и колодцы образовали сложную линию защиты от внезапного нападения. Оконные решётки, концы балок на крышах и карнизы оживляли вырезанные фигурки животных, птиц и драконов.

Я уже был готов отдать должное гуннским мастерам, но Рустиций шёпотом пояснил:

— Это работа пленных германцев. Сами гунны ничего не строят. Они презирают созидательный труд и даже не могут испечь хлеб.

По словам Бигиласа, у Аттилы имелось ещё полдюжины подобных дворцов, стоявших на берегах других рек в долине Хунугури. Однако это здание считалось наиболее подходящим для приёмов и производило достойное впечатление на гостей короля. Огромный зал окружал подлесок флагштоков со знамёнами из конских волос. Все они были символами того или иного гуннского клана. И опять же каждый флагшток был увенчан черепом одного из наиболее благородных и любимых королевских коней.