Шпионские игры царя Бориса - Ирена Асе Страница 31

В центре небольшого зала чешский музыкант играл на скрипке. Звучание у этой скрипки было замечательное. Власьев заходил в этот кабачок не в первый раз и знал, что музыкант объясняет хорошую игру не собственным талантом, а тем, что скрипку делал какой-то неизвестный Власьеву итальянец Гварнери.

Под задушевную, ритмичную мелодию вокруг скрипача танцевали чехи. Афанасий Власьев удивлялся легкости нравов: любой незнакомец мог поклоном пригласить замужнюю чешку на танец, во время пляски нежно брать ее за руку, обнимать за плечи, на прощанье целовать руку. При этом любая из дам в расстегнутой шубе, демонстративно вихлявшая бедрами во время танца, ужасно возмутилась бы, обратись к ней кто-нибудь с нескромным предложением. Дело не ограничилось бы отказом, красотка надавала бы хаму пощечин. Да, это не Москва, где бояре и князья старались держать жен в теремах, чтобы уберечь от соблазнов…

Посол пил пиво и думал о женщинах. Из Москвы он отбыл летом, сейчас октябрь. Такова доля посольская — долго жить в разлуке с семьей. Истосковался по женской ласке Афанасий Иванович. Вспомнилось, как вскоре после приезда в Пльзень Власьев попал к императору Рудольфу II на бал. Пара легкомысленных аристократок смотрела на русского посла во дворце весьма нескромно. Как догадывался Власьев, московит был для них чем-то вроде экзотики и его следовало любопытства ради включить в список любовников. Особое внимание он обратил на графиню Эльзу — очаровательную блондинку. Судя по тому, как она танцевала, обладательницу сильных ног, крепких бедер, где было за что подержаться. Более всего Афанасия Ивановича восхитила пышная грудь графини с нежными розовыми сосками, по тогдашней моде, откровенно выглядывавшими из платья.

Дальняя родственница самого императора, графиня Эльза, охотно танцевала с Власьевым и даже смело дала ему понять, что готова продолжать знакомство. Афанасий Власьев вспомнил огромный зал императорского дворца, сотни горящих свечей, роскошно одетых дам и кавалеров, оркестр, игравший задорную музыку. Вспомнил, как император объявил, что на сей раз не кавалеры приглашают дам на танец, а наоборот. Несколько нарядных женщин тогда поглядывали нам него, но только графиня Эльза осмелилась пройти через весь зал и пригласила его танцевать. А потом быстро и умело объяснила, что именно надо делать, чтобы он во время танца не осрамился, наступив даме на ногу. А то Власьев встревожился, ведь такой забавы как бальные танцы на Руси в то время не ведали.

После танца, графиня Эльза, разрумянившаяся, элегантная отвела его за широченную колонну и там завела с ним беседу. Причем попросила его принести бокал бургундского и, в результате, они месте выпили по бокалу крепчайшего вина. Раскованная и смелая графиня поразила Власьева тем, что с ходу проявила готовность продолжить общение:

— Ваше Превосходительство, я так рада знакомству. Ведь этот Пльзень мал и скучен. А вы можете рассказывать темными осенними вечерами любопытной женщине о дальних странах, избавить ее от скуки.

Желание не просто встретиться, а встретиться вечером содержало откровенный намек, по тогдашним правилам этикета, дама просто не могла высказать свои намерения откровеннее. Афанасий Иванович был удивлен, не мог понять, чем он так заинтересовал эту гордую, элегантную и, судя по всему, весьма умную женщину.

— Вы — самая прекрасная из дам, коих я видел в Европе, и для любого мужчины нет ничего желанней, чем встреча с вами, — находчиво ответил посол. И добавил:

— Но у вас ведь семья, Ваша Светлость. И наверняка есть кому развлекать вас осенними вечерами.

— Увы, некому. Я вдова. Муж умер. Сын мал. Кстати, можете называть меня просто Эльзой.

— А я — Афанасий.

— А Фон Азий. Будешь просто Фон, так мне удобнее, — Эльза незаметно перешла на «ты».

Посол Власьев кокетничал с ней, а сам просчитывал: как быть? Почему-то его сразу же потянуло к этой графине, он сильно желал близости с нею. Но… Все же Афанасий Иванович решил тогда хранить верность супруге. И не только потому, что грешно блудить за границей с бабами иноземными. Существовали и другие причины. Во-первых, неизвестно, как отразятся на репутации русского посла амурные дела с местной графиней. Во-вторых, неизвестно, зачем он понадобился этой красотке, нет ли тут какой ловушки? В третьих, ежели вдруг, продолжив знакомство, он обрюхатит эту прелестную вдову, так и вовсе срам: станет его ребенок католиком. А что может быть страшнее для православного человека, чем иметь дитя веры папежской?! Это всё помимо греха прелюбодеяния. В общем, решил дипломат в этом зале знакомство и закончить. И доказал, что язык дан ему для того, чтобы он мог скрывать свои мысли: говорил столь велеречиво и уклончиво, что зрелая красавица так и не поняла, каковы намерения господина чрезвычайного посла, наговорившего ей на грани дозволенного этикетом массу восторженных и несколько весьма фривольных комплиментов. Так и расстались они неопределенно: вроде бы дипломатично внушил Афанасий графине Эльзе, что она, с его точки зрения, самая желанная женщина во всей империи, и в то же время ни о чем конкретно они не договорились.

Других женщин, бывших на балу, Власьев не запомнил, а вот графиня Эльза — красивая и смелая — в памяти осталась. Однажды, даже она привиделась ему во сне. Кстати, дама казалась Афанасию Ивановичу очень привлекательной не только потому, что была элегантна, высокородна и хороша собой. Она была еще и чистоплотной и, в отличие от многих пренебрегавших баней местных дам, от нее не исходил ядреный запах пота.

Графиню Эльзу Афанасий Иванович с тех пор больше не встречал. И до сегодняшнего дня не особо сетовал об этом. Но навеял на него печаль и воспоминания о ней воскресный Пльзень. Люди торговали, пили пиво, веселились, а он чувствовал себя чужим на этом маленьком празднике. Нелегко быть одиноким на фоне всеобщей радости. А Афанасий Иванович остро ощущал одиночество, ему не с кем было даже побеседовать. Что касается слуги Федора, он, конечно, холоп верный, но о чем с ним можно говорить, кроме пожеланий, что тому надлежит на обед приготовить! А на Рыночной площади в чужой стране Афанасию Ивановичу захотелось не пльзеньского пива, а чего-то необычного, неожиданного, светлого и радостного. Но дипломат не забывал, что находится в чужой стране, и должен быть осторожен, а неожиданности в его дипломатической работе бывают, как правило, неприятными.

Что же до госпожи графини, то теперь ищи-свищи ее! Выпив вторую кружку пива, Власьев подумал, что сейчас готов даже в дом падших женщин пойти. Там дамы хотя бы должны знать, как до деторождения дело не доводить. Связь такая ни к чему не обязывает и, судя по местным нравам, честь посла не уронит. А что до прелюбодеяния… Власьев вспомнил рассказ одного толмача из Посольского приказа о нравах в далеких странах. Оказывается, если у христиан есть посты, то у басурман такой обычай: существует месяц, когда они не могут принимать пищу от рассвета до заката, и насыщаются только ночью. Но то — дома. А оденет воин саблю, отправится в поход и вправе есть хоть в полдень. «А я сейчас словно в походе, — подумал дьяк Казанского дворца. — Быть может, и не согласится со мной батюшка Никодим, коему я исповедуюсь в Москве, да только мне надобно о государевом деле думать, а не на каждую юбку с завистью смотреть. А вот та панна, что танцует с чернявым мужиком по правую руку от скрипача, — очень ведь хороша!».