Еретик - Бернард Корнуэлл Страница 31

— Никого ты не прикончишь, — отрезал Робби.

Жестом шотландец велел своим людям придержать лошадей, спешился, бросил поводья Джейку и пошел навстречу очень высокому, очень худому и очень старому монаху. У него были редкие, росшие венчиком вокруг тонзуры седые волосы, узкое, смуглое лицо и глаза, лучившиеся мудростью и добротой. Одетый в кольчугу Робби со щитом за спиной и длинным мечом у пояса невольно смутился, почувствовав неуместность своего появления в громоздких военных доспехах.

Правый рукав белого монаха был запачкан чернилами. Робби в первый миг решил, что это писец. Старого монаха, очевидно, послали для переговоров с налетчиками, чтобы он предложил им выкуп или убедил проявить уважение к дому Господню. Глядя на него, Робби вспомнил, как принимал участие в разграблении знаменитого английского приората черных каноников в Гексэме, на границе с Шотландией. Он вспомнил, как братия умоляла захватчиков, потом грозила им Божьими карами и как шотландцы лишь посмеялись над монахами и разорили монастырь. И неминуемое возмездие постигло шотландцев, Господь попустил англичанам одержать победу у Дарема. Это воспоминание и неожиданно осенившая молодого шотландца догадка, что святотатственное разрушение Гексэма могло стать причиной даремской катастрофы, заставили Робби призадуматься. Он замер на месте и, наморщив лоб, соображал, что скажет высокому монаху, который с улыбкой ждал, когда он заговорит.

— Вы, должно быть, английский отряд, который появился в округе? — спросил монах на очень хорошем английском.

Робби замотал головой.

— Я шотландец, — ответил он.

— Шотландец! Шотландец, и в одном отряде с англичанами! Мне довелось как-то провести два года в цистерцианской обители Йоркшира, и от тамошних братьев я ни разу не слыхал ни одного доброго слова о шотландцах. Но ты явился сюда вместе с англичанами, и я начинаю думать, что мне выпало стать свидетелем одного из редчайших чудес, какие только может предложить наш грешный мир, — сказал монах с улыбкой. — Меня зовут аббат Планшар, и моя обитель в твоем распоряжении. Делай что пожелаешь, молодой человек, мы не окажем сопротивления.

Он сошел с тропинки и жестом указал на монастырь, как бы приглашая Робби обнажить меч и приступить к разграблению.

Робби не шелохнулся. Он вспоминал Гексэм. Вспоминал умиравшего в церкви монаха: его кровь струилась из-под черного одеяния и капала со ступеньки, а пьяные шотландские солдаты переступали через него, волоча добычу: свечи, церковные сосуды и расшитые ризы.

— Но если хочешь, — снова заговорил аббат, — то вино у нас свое, монастырское, но, увы, не самое лучшее. Мы не даем ему созреть, зато у нас есть прекрасный козий сыр, а брат Филипп печет самый лучший хлеб в долине. Мы можем напоить ваших лошадей, а вот сена у нас, к сожалению, мало.

— Нет, — отрывисто произнес Робби и, обернувшись назад, крикнул своим людям: — Поезжайте обратно к сэру Гийому!

— Что ты сказал? — в недоумении переспросил один из ратников.

— Возвращайтесь к сэру Гийому. Живо!

Забрав у Джейка своего коня, он бок о бок с аббатом пошел к монастырю. Робби молчал, но аббат Планшар, по-видимому, понял по его молчанию, что молодой шотландец хочет поговорить. Он велел привратнику приглядеть за конем, а потом попросил гостя оставить свой меч и щит при входе.

— Конечно, ты можешь оставить их у себя, — сказал аббат, — но мне кажется, что без оружия тебе будет удобнее. Добро пожаловать в Сен-Север, обитель Святого Севера.

— Святой Север, он кто? — спросил Робби, отстегивая висевший на шее щит.

— Считается, что он здесь, в долине, вылечил сломанное крыло ангелу. Не скрою, порой мне довольно трудно в это поверить, но Господь любит испытывать нашу веру, и я каждый вечер молюсь святому Северу, и благодарю его за это чудо, и прошу его исправить и меня, как он — то белое крыло.

Робби улыбнулся.

— Ты нуждаешься в исправлении?

— Мы все нуждаемся. Когда мы молоды, у нас чаще всего повреждается дух, а когда становимся стары, то тело.

Аббат Планшар взял Робби под локоть и повел на монастырский двор, где пригласил своего гостя присесть на низенькую ограду между двумя столбами.

— Ты Томас, да? Ведь так, кажется, зовут начальника англичан?

— Нет, я не Томас, — ответил Робби, — но выходит, вы тут о нас наслышаны.

— А то как же? За все время, с тех пор как тут однажды упал ангел, ваше появление — единственное примечательное событие в наших краях, — промолвил аббат с улыбкой, а потом обернулся и попросил подошедшего монаха принести вина, хлеба и сыра. — И, пожалуй, меда! Мы делаем очень хороший мед, — добавил он, обращаясь к Робби. — За ульями ухаживают прокаженные.

— Прокаженные?

— Они живут позади нашего дома, — невозмутимо пояснил аббат, — того самого дома, который ты, молодой человек, собирался разграбить. Я прав?

— Да, — признался Робби.

— А вместо этого ты здесь сидишь и преломляешь со мной хлеб.

Планшар помолчал, его проницательные глаза внимательно вглядывались в лицо юного шотландца.

— Ты что-то хотел сказать мне?

Робби нахмурился.

— Откуда ты знаешь? — озадаченно спросил он.

Планшар рассмеялся.

— Когда ко мне приходит солдат, вооруженный, в доспехах, но с висящим поверх кольчуги распятием, нетрудно понять, что этот человек размышляет о Боге. Ты, сын мой, носишь знак на груди, — он указал на распятие, — а мне хоть и минуло восемьдесят пять лет, но этот знак я все еще различаю.

— Восемьдесят пять! — ахнул в изумлении Робби.

Аббат промолчал. Он просто ждал, и Робби, помявшись, выложил все, что накипело у него на душе. Он рассказал, как они захватили Кастийон-д'Арбизон, как нашли в его застенках нищенствующую и как Томас спас ей жизнь.

— Это беспокоит меня, — сказал Робби, уставясь в траву, — и я думаю, что, пока она жива, нам не приходится ждать ничего хорошего. Ее осудила церковь!

— Да, это так, — промолвил Планшар и погрузился в молчание.

— Она еретичка! Ведьма!

— Я знаю о ней, — мягко сказал Планшар, — и слышал, что она жива.

— Она здесь! — воскликнул Робби, указав на юг, в сторону деревни. — Здесь, в вашей долине!

Планшар глянул на Робби, понял, что видит перед собой бесхитростную, простую, но смятенную душу, и мысленно вздохнул. Потом он налил немного вина и пододвинул к молодому человеку хлеб, сыр и мед.

— Поешь, — мягко сказал он.

— Это неправильно! — горячился Робби.

Аббат не прикоснулся к еде. Правда, он отпил глоток вина, а потом заговорил тихонько, глядя на струйку дыма, поднимавшуюся над разожженным в деревне сигнальным костром.

— Грех нищенствующей не твой грех, сын мой, — промолвил он, — и когда Томас освободил ее, это сделал не ты. Тебя так тревожат чужие грехи?