Вперед, на Запад! - Чарльз Кингсли Страница 30

Эмиас и его люди привезли, рискуя жизнью, новый запас ядер, так как на винтеровской батарее не было больше снарядов и в течение четырех часов оттуда стреляли камнями за неимением лучшего. Они подвели лодку к берегу в том месте, где маленький залив давал возможность высадиться, и, почти не беспокоясь, разобьется лодка или нет, вскарабкались на песчаный холм, каждый с парой ядер, переброшенных через плечо. Забравшись в траншею, Эмиас весело крикнул Иео:

— Вот пища для бульдогов, канонир!

— Не разговаривайте с человеком, когда он занят делом, мистер Эмиас. Пять раз я промахнулся, но, клянусь, эта проклятая папистская тряпка слетит с шеста!

— Так сбрось ее, никто не заставляет тебя стрелять криво. Только возьми для этого доброе железо, а не камни, пригодные для мостовой.

— Я думаю, сэр, что нечистая сила относит в сторону мои ядра. Кажется, я даже видел одного бесенка. Но у нас есть новые снаряды. Эх, кабы можно было разок пальнуть серебряным ядром! ^[84] Ну, держитесь, молодцы!

Еще раз просвистел восемнадцатифунтовый снаряд. И большой желтый испанский флаг, развевавшийся по ветру, поднялся в воздух вместе с флагштоком, а затем стремительно упал на землю, далеко, с подветренной стороны. Громкое «ура» матросов разорвало, казалось, самую тучу, но, прежде чем замерло эхо, высокий офицер вскочил на парапет крепости с упавшим флагом в руках. Прикрепив флаг, как можно крепче к острию своего копья, он твердо держал его против ветра, пока не подняли упавший флагшток.

В то же мгновение дюжина луков нацелилась в смелого врага, но Эмиас сзади закричал:

— Стыдитесь, молодцы! Стойте. Пусть храбрый джентльмен получит заслуженное приветствие!

Луки опустились, и Эмиас, вскочив на вал батареи, снял шляпу и поклонился державшему флаг; тот, лишь только освободился от своей ноши, вежливо вернул поклон и сошел с парапета. К тому времени совсем стемнело, и стрельба стал ослабевать.

Сальвейшин со своими собратьями-канонирами, накрыв орудия брезентом, ушел спать, оставив Эмиаса, по его собственному желанию, дежурить до полуночи.

Эмиас долго шагал взад и вперед в темноте, обмениваясь случайными словами с часовыми, и думал сначала о своей матери, потом о Франке. Думает ли он о далеком брате, сидящем на темном берегу океана? Затем он постарался не думать о Рози Солтэрн и, разумеется, думал о ней все больше и больше.

Так медленно тянулись часы.

Было уже больше одиннадцати. Все огни исчезли с батареи и судов. Ни звука не было слышно, кроме монотонных шагов часовых и похрапывания вооруженных людей, спавших в тылу на расстоянии около двадцати ярдов. Эмиас шагал взад и вперед, время от времени бросая внимательный взгляд на полосу песчаных холмов, лежащих меж ним и крепостью. Но все было пусто и черно, и вдобавок начался сильный дождь.

Внезапно ему послышался шорох. Правда, ветер довольно громко шелестел, но этот звук был не похож на шелест ветра. Затем слабый подкрадывающийся шум. Кто-то соскочил с насыпи, и за ним посыпался песок. Эмиас остановился, нагнулся около одного из орудий и приложил ухо к насыпи. Он ясно услышал шум приближающихся шагов — кроличьих или человеческих — он не знал, но чуял — скорее последних.

Эмиас был способен рассуждать хладнокровно по крайней мере, когда им не владела страсть; подумав, что, если он произведет какой-нибудь шум, неприятель (четвероногий или двуногий) скроется, и вся игра будет проиграна, он не окликнул двух часовых, которые находились на другом конце батареи. Еще меньше стоит, решил он, будить всех людей — слух мог обмануть его, и весь лагерь будет поднят на ноги, чтобы отразить атаку кроликов. Он все ниже припадал к насыпи рядом с кулевриной и через минуту или две услышал, как что-то осторожно положили против отверстия амбразуры. Судя по звуку, это был кусок дерева.

«Чем дальше, тем лучше, — сказал себе Эмиас, — когда приставляют штурмовую лестницу, надо полагать, что за ней следуют солдаты. Я могу лишь униженно поблагодарить их за предпочтение, отданное моей амбразуре. Вот он! Я слышу, как цепляются его ноги».

Он ясно слышал, как кто-то старается влезть в отверстие амбразуры. К несчастью, было так темно, что Эмиас не мог видеть собственной руки, не только врага, на расстоянии двух шагов. Как бы ни было, у него мелькнула чудесная догадка о месте, где тот может находиться, и, тихонько встав, он нанес удар, который мог бы расколоть просмоленный рождественский чурбан. Сноп искр посыпался из доспехов несчастного испанца, и послышался хрип, указывающий, что если он и остался жив, то его дыханию удар принес мало пользы.

Эмиас схватил врага за голову, втащил его на пушку, на коленях спрыгнул в амбразуру и стал ощупью искать верхушку лестницы. Нашел ее, приподнял и сбросил всю целиком вместе с уцепившимися за нее четырьмя или пятью солдатами, а затем вслед за ней свалился сам носом в песок.

По матросскому обычаю на Эмиасе не было никакого вооружения, кроме легкого шишака и кирасы, поэтому ничто не помешало ему вскочить на ноги и приняться за работу, нанося удары направо и налево.

Так он сражался во рву с невидимым врагом. Тем временем солдаты наверху, решив, что для контрвылазки слишком темно, открыли убийственный огонь из мушкетов и стрел. Эмиас, не чувствуя никакого желания, чтобы его изрешетили дружеские пули, вылез к подножию насыпи и стал ждать.

Внезапно выглянула луна, и после нового, еще более жестокого залпа, английские матросы, увидев замешательство врага, бросились вниз из амбразур. ^[85] Теперь Эмиас был в своей стихии! Среди песчаных холмов прошло десять ужасных безмолвных минут. Затем трубачи ударили сбор, и матросы полезли обратно по два и по три, оставляя за собой множество мертвых и умирающих врагов. Тем временем пушки форта вдруг открыли огонь и полчаса гремели без ответа. Затем все стихло.

Спустя двадцать минут находившиеся на берегу англичане сушились вокруг костра из торфа и беседовали о стычке. Билль Карри спросил;

— Где Лэй? Кто видел его? Я боюсь, что он зашел слишком далеко и его убили.

— Убили? Ничего подобного! — послышался голос Эмиаса. Он выступил из темноты в светлый круг костра и сбросил с плеч, как бросают мешок зерна, грузное темное тело, которое оказалось человеком в богатых доспехах. Как его бросили, так он и остался лежать, не чувствуя, что его ноги (к счастью, одетые в кольчугу) в огне.

— Я нахожу, — промолвил Эмиас, — что лучше бы один из вас взял его, он может пригодиться. Сними с него шлем, Билль Карри. Вытащи его ноги из горячей золы. Хотя он и был бы рад потащить нас на костер, но это еще не основание сжечь его.

Между адмиралом Винтером и Эмиасом не было большой любви. Поэтому Винтер, которого Эмиас не заметил или предпочел сделать вид, что не заметил, довольно колко спросил его: