AMERICAN’ец. Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого - Дмитрий Миропольский Страница 3

Говоря кузену о том, что англичане сейчас заняты, Фёдор Иванович Толстой и не подозревал, насколько он прав.

Вчерашняя дуэль наделала шуму не только в обществе. Смертельно раненного Брэдшоу привезли на квартиру, а о случившемся немедленно известили британского посла.

Сэр Уильям Шоу Кэткарт, десятый лорд Кэткарт, представлявший в Российской империи — Британскую, чувствовал себя неважно. Сказывалась паршивая погода. Кто говорит о дождливом и сыром Лондоне, тот не бывал в Петербурге. На шестом десятке сэр Уильям ощущал сырость здешних болот всеми костями и даже ливером.

Он принял своё назначение послом в Петербург мужественно, как и подобает солдату. Недавно Англии удалось разрушить опасный альянс Франции — вечного своего противника — с Россией, и даже стравить их. Это стоило титанического труда и немалых денег. Теперь симпатии русских вроде бы склонялись на сторону Британии, но положение оставалось шатким. Такой перевес надо удерживать железною рукой, без трепета и сомнений. Поэтому при выборе посланника королевское решение было сделано в пользу боевого генерала, героя войны против Северных Американских Штатов и баталий с Французской республикой. Граф Кэткарт, суровый пятидесятилетний красавец, привык решать поставленные задачи жёстко, как военный: в нынешних условиях достоинство немаловажное.

В ночь на двенадцатое августа посол маялся бессонницей. Мудрено заснуть, когда суставы немилосердно ломит, старые шрамы ноют отвратительно, а живот пучит после обычной вечерней трапезы…

…хотя куропатка с грибами была явно лишней. Сэр Уильям покряхтел, поворочался под балдахином кровати «чиппендейл» в виде китайской пагоды — и решил прибегнуть к опию. Во всей Британской империи, над которой никогда не заходит солнце, лучшего снотворного не сыскать. Опий начал действовать, и блаженный сон уже сделался близок, но тут примчался нарочный с вестью о трагической дуэли.

Только этого не хватало! Брэдшоу выполнял для сэра Уильяма деликатные поручения денежного свойства. Взятка в России — привычный способ улаживания любой проблемы. Вопрос лишь в сумме и в том, как её ловчее предложить, а потом передать. Взятка действует не в пример лучше угроз или обращения к закону. Брэдшоу хорошо научился умасливать русских, ему доверяли чиновники и дипломаты, попы и военные… Потеря такого ценного сотрудника наносила посольству чувствительный удар.

К смертному одру толстяка граф Кэткарт опоздал. Несчастный Брэдшоу испустил дух раньше появления посла и унёс в мир иной небезынтересные детали последних финансовых операций. Раздосадованный генерал велел опечатать бумаги покойного и вернулся к себе. Дома его, наконец, сморило, но чуть свет он очнулся, звонком вызвал секретаря и, не вставая с постели, потребовал детального рассказа о смерти Брэдшоу.

Как раз в то время, когда один граф Толстой куражливо дразнил другого графа Толстого, секретарь пояснял сэру Уильяму тонкости взаимоотношений кузенов. Опий, одурманивший посла, никак не отпускал, и в голове не укладывалось: отчего Брэдшоу собирался наутро дуэлировать с одним Фёдором Толстым, но ещё ночью оказался у барьера с другим Фёдором Толстым — от которого и схлопотал пулю? Нюхательная соль с трудом прочищала мозги. Чёрт подери, как?! Как Брэдшоу — хитрый, осторожный, изворотливый Брэдшоу, — мог настолько глупо сунуться под выстрел?!

Секретарь терпеливо повторял. Брэдшоу был совершенно уверен в себе и своей фортуне, поскольку повздорил с безобидным тихоней из Академии художеств. Предполагалось, что дуэль развлечёт компанию англичан, а молодого графа Толстого хорошенько припугнёт и поставит на место, только и всего. Кровавой развязки никто не предполагал — по крайней мере, до того момента, пока не появился другой Фёдор Толстой, кузен художника и гвардейский офицер.

Об этом Толстом ходят самые дикие слухи, говорил секретарь. Скандальной была его служба. Скандальным был побег из Петербурга. Толстой участвовал в кругосветном плавании — брови сэра Уильяма встали домиком — и там тоже натворил немало бед, а потом сгинул где-то на Аляске или Камчатке. Его уже считали погибшим, но с месяц назад он, как ни в чём не бывало, опять объявился в столице. В обществе только и разговоров про невероятные приключения молодого графа. Толстой сказочно популярен, ему открыты двери всех светских салонов и клубов; он играет, кутит напропалую и с удовольствием эпатирует столицу своими выходками.

К тому времени, когда на кухне Фёдора Ивановича Толстого повар собирался облить сома соусом из горчицы и яблок — в голове британского посла события минувшей ночи постепенно встали на свои места.

— Выходит, этот Фёдор Толстой намеренно затеял ссору с Брэдшоу, желая стреляться вместо своего кузена? — уточнил сэр Уильям, и секретарь подтвердил:

— Несомненно, так. Он очень ловко всё устроил. Брэдшоу был оскорблён публично, и Толстой не оставил ему ни единого шанса для отступления. Получил вызов, потребовал стреляться немедленно, и они вместе с секундантами сразу же помчались за город… Всё произошло слишком быстро! Шансов уцелеть у Брэдшоу не было тоже: о свирепости и меткости этого русского слагают легенды.

— Что ж, — сэр Уильям растирал пальцами виски и говорил негромко, с хрипотцой, — судя по тому, что вы мне рассказали, графа вряд ли серьёзно накажут за убийство. Он ещё раз выйдет сухим из воды и только пополнит список своих побед. Но мы не можем оставить этот случай без последствий. И тем более не можем допустить, чтобы смерть британского подданного прибавила кому-то популярности. Если мы будем настойчиво обращаться к российским властям, это неминуемо станет известно в обществе и лишь вознесёт графа Толстого на новую высоту. Меж тем он заслуживает совсем другой участи. Как и бедняга Брэдшоу, который взывает о мести…

Наконец, британский посол принял решение.

— Вот что, — сказал он, — распорядитесь, чтобы мне подали настойку сарсапариллы. Голова просто раскалывается. Попытаюсь ещё ненадолго заснуть. Вызовите пока что Поляка. Когда приедет — проводите прямо в кабинет.

Поляком британцы называли меж собой помещика Василия Семёновича Огонь-Догановского: уж больно трудно выговорить такую заковыристую фамилию. Поляк и в самом деле происходил из польских шляхтичей. Большую часть времени обретался в российской столице, иногда ненадолго отъезжая по делам в Москву. Возможно, поместье приносило ему каких-то денег, но жил Огонь-Догановский совсем с других доходов.

Некогда Василий Семёнович состоял поручиком Петербургского драгунского полка и неосмотрительно оскорбил сослуживца, старшего по званию. Тот хлестнул наглеца плетью, у шляхтича взыграла кровь — и он с оружием в руках бросился на обидчика. Попытка убийства обернулась для Огонь-Догановского лишением чинов и заключением в Шлиссельбургскую крепость. Неизвестно, сколько бы он просидел, но через три года — весной тысяча восемьсот первого — по смерти императора Павла вышла амнистия, и Василия Семёновича освободили.

Тут его благосклонно приметил сенатский обер-прокурор Николай Петрович Резанов. Помог заново обжиться, свёл с нужными людьми… Скоро Василий Семёнович занял при Резанове то же место, что и Брэдшоу при графе Кэткарте: бывший драгун стал доверенным лицом обер-прокурора и оказывал своему покровителю разнообразные услуги — в том числе те, которые требуют не столько щепетильности, сколько скромности. Охотно сотрудничал с англичанами. А ещё обходительнейший, приятнейший в общении господин Огонь-Догановский был виртуозным карточным шулером и содержал в собственном полуподвале игорный дом. Для вроде бы нечаянных встреч и передачи взяток под видом крупного выигрыша — лучшего места не придумать. Уютное заведение было поднадзорно полиции, добрыми отношениями с которой Василий Семёнович весьма дорожил.