Робин Гуд - Александр Дюма Страница 3

Дворянин с беспокойством ждал ответа, а лесник вопросительно смотрел на жену, но хорошенькая Маргарет, отвернувшись от стола и наклонив голову к двери, ведущей в соседнюю комнату, с улыбкой прислушивалась к слабому дыханию спящего ребенка.

Ритсон, украдкой следивший за выражением лиц обоих супругов, понял, что, несмотря на сомнения Гилберта, его сестра хотела бы оставить мальчика себе, и сказал как можно убедительнее:

— Смех этого ангелочка, добрая моя Маргарет, сделает жизнь в вашем доме еще радостнее, и, клянусь святым Петром, не меньшую радость доставит тебе звон гиней, которые будет тебе ежегодно отсчитывать его милость. Ах, так и вижу тебя богатой и всегда счастливой; на местные праздники ты приводишь за руку хорошенького малыша, который зовет тебя матушкой: он одет, как принц, и сияет, как солнышко, а ты так и светишься от удовольствия и гордости!

Маргарет ничего не ответила, но посмотрела с улыбкой на Гилберта, чье молчание было превратно истолковано дворянином.

— Вы колеблетесь, добрый Гилберт? — спросил он, нахмурив брови. — Мое предложение вам не по душе?

— Простите, сэр, ваше предложение меня устраивает, и если моя дорогая Мэгги ничего не имеет против, мы оставим ребенка у себя. Ну же, жена, скажи, что ты об этом думаешь: как ты решишь, так и будет.

— Этот храбрый воин прав, — ответила молодая женщина, — ему растить этого ребенка невозможно.

— Ну так что же?

— Ну так я стану ему матерью, — промолвила Маргарет и, обращаясь к дворянину, добавила: — Если однажды вам придет в голову забрать обратно вашего приемного сына, мы вам его вернем с нелегким сердцем, но нас при этом будет утешать то, что у вас он будет счастливее, чем в убогом доме лесника.

— Слова моей жены означают, что мы беремся за это дело, — заявил Гилберт, — и я со своей стороны клянусь беречь этого ребенка и быть ему отцом. А вот, господин рыцарь, и залог моего слова.

Он вытащил из-за пояса одну из своих перчаток и бросил ее на стол.

— Слово за слово, перчатка за перчатку, — произнес дворянин и тоже бросил на стол одну из своих перчаток. — Теперь остается только договориться о размере денежного содержания ребенка. Вот, добрый человек, держите, и каждый год вы будете получать столько же.

Вытащив из-под камзола кожаный мешочек, полный золотых монет, он попытался вручить его леснику. Но тот отказался.

— Спрячьте ваше золото, сэр; нежность и хлеб в этом доме не продаются.

Кожаный мешочек долго переходил из рук Гилберта в руки дворянина и обратно. Наконец, после переговоров, по предложению Маргарет решили, что деньги, которые рыцарь собирался ежегодно выделять на содержание мальчика, будут храниться в надежном месте и что их вручат ему, когда он достигнет совершеннолетия.

Уладив это дело ко всеобщему удовлетворению, все пошли спать. На следующее утро Гилберт поднялся чуть свет и с завистью разглядывал лошадей своих гостей, которых как раз чистил его слуга.

— Какие прекрасные кони, Линкольн! — сказал ему Гилберт. — Даже не верится, что они проделали двухдневный путь, такими бодрыми они выглядят. Клянусь святой мессой! На таких прекрасных скакунах могут ездить только принцы. Они, должно быть, стоят столько серебра, сколько весят мои лошадки. Да, кстати, я о них бедных и забыл совсем, а у них, должно быть, кормушки совсем пустые.

И Гилберт пошел в свою конюшню. Конюшня была пуста.

— Смотри-ка, а их тут и нет. Эй, Линкольн, ты что, уже выпустил лошадей пастись?

— Нет, хозяин.

— Вот еще странности какие, — прошептал Гилберт. Его вдруг охватило предчувствие, и он бросился в комнату Ритсона. Ритсона там не было.

«Может быть, он пошел будить рыцаря?» — сказал себе Гилберт, направляясь в комнату, где ночевал дворянин.

Но там тоже никого не было. В это время появилась Маргарет с ребенком на руках.

— Жена! — закричал Гилберт. — Наши лошади исчезли!

— Да быть этого не может!

— Гости уехали на наших лошадях, а нам оставили своих.

— Но почему же они уехали вот так?

— Подумай сама, Мэгги, я не знаю.

— Может, они хотели скрыть от нас, куда они поехали?

— Значит, им было в чем себя упрекнуть?

— Они просто не захотели нас предупредить, что вместо своих усталых лошадей берут наших.

— Нет, наверное, не поэтому; их лошади сейчас выглядят так, словно они и не проделали недельный путь, они резвы и крепки.

— Эй! Да не будем думать об этом! Погляди какой красивый ребенок! А улыбается-то как! Поцелуй его.

— Может быть, этот господин хотел нас отблагодарить, оставив нам дорогих лошадей вместо наших коняг?

— Может быть, а боясь, что мы откажемся, он уехал, пока мы спали.

— Ну, что же! Если так, я благодарен ему от чистого сердца, но шурином Ритсоном я недоволен, мог бы и попрощаться с нами.

— Ах, разве ты не знаешь, что, с тех пор как умерла твоя бедная сестрица Энни, его невеста, Ритсон избегает бывать в наших местах. Может быть, наше семейное счастье пробудило в нем горестные воспоминания!

— Ты права, жена, — ответил Гилберт и тяжело вздохнул. — Бедная Энни!

— Самое досадное в этой истории, — продолжала Маргарет, — что мы не знаем ни имени, ни места жительства опекуна этого ребенка. Если он заболеет, кому мы должны об этом сообщить? Да и как нам называть его?

— Выбери ему имя, Маргарет.

— Лучше ты сам выбери, Гилберт, он же мальчик, и, стало быть, это твое дело.

— Тогда назовем его именем моего любимого брата. Я не могу подумать об Энни, чтобы не вспомнить о несчастном Робине.

— Ну вот мы его и окрестили, вот наш милый Робин! — воскликнула Маргарет, осыпая поцелуями личико ребенка, который уже улыбался ей как своей матери.

Итак, сына назвали Робин Хэд. Позже, никто не знает почему, Хэд стало звучать, как Худ, или Гуд, и под именем Робин Гуд и стал знаменит маленький незнакомец.