Корабль-призрак - Фредерик Марриет Страница 3

– Не уходи в море, Филипп, прошу тебя! Обещай мне, что ты останешься здесь, со мной… Обещай мне это, дитя мое! – молила бедная женщина, протягивая к юноше молитвенно сложенные руки.

– А почему же мне не отправиться в море, матушка? – возразил Филипп. – Что пользы из того, что я останусь здесь, чтобы подохнуть с голода? Клянусь честью, это немногим лучше! Должен же я сделать наконец что-нибудь и для себя, и для тебя! А что другое могу я сделать, как не стать моряком? Мой дядя Вандердеккен предлагает мне взять меня с собой, обещая при этом приличное жалованье. Житье мне будет хорошее на судне, а моего заработка будет хватать тебе на безбедное существование здесь, дома!

– Выслушай меня, Филипп, дитя мое! Я умру, если ты меня оставишь. Ты у меня один на белом свете! Если ты меня любишь, сын мой, – а я знаю, что ты меня любишь, – не оставляй меня, прошу тебя. А если ты уж непременно хочешь уйти в люди, то хоть не уходи в море!

Филипп не сразу ответил; он продолжал тихонько насвистывать, а мать его горько плакала.

– Быть может, ты так настаиваешь на этом потому, что мой отец погиб в море? – спросил он наконец.

– Ах нет, нет! – воскликнула несчастная женщина. – Видит Бог…

– Видит Бог, что? Договаривай, матушка!

– Нет, нет, ничего… Будь милостив, Господи! Сжалься надо мной! Сжалься! – воскликнула несчастная мать, соскользнув с кушетки на пол, и, встав на колени, стала шептать усердную горячую молитву Богу, ища у него помощи и поддержки.

Наконец она поднялась с колен и заняла свое прежнее место на кушетке; лицо ее было спокойнее, чем прежде, и в глазах не виднелось уже прежнего отчаяния.

Филипп, за все это время не проронивший ни слова из уважения к возбужденному состоянию матери, теперь снова обратился к ней:

– Послушай, матушка! Ты просишь, чтобы я оставался на суше и голодал здесь вместе с тобой, что, ты сама понимаешь, не особенно весело! На это я скажу тебе вот что: та комната, что рядом с этой, стоит запертая с тех пор, как я себя помню, а какая тому причина, ты никогда не хотела сказать мне. Но однажды, я помню, когда у нас с тобой не было хлеба и мы не смели надеяться на скорое возвращение дяди, а ты почти обезумела от отчаяния, как это с тобой вообще случается, я помню, как ты тогда сказала…

– Что я тогда сказала? – с тревогой в голосе спросила бедная женщина. – Что я тогда сказала, Филипп?

– Ты сказала, что в той комнате есть достаточно денег, чтобы спасти нас, но затем ты стала плакать и рыдать и кричала, что лучше умереть. Теперь я желаю знать, что там есть в этой комнате и почему она остается запертой столько лет, и я говорю тебе, матушка, или я узнаю об этом, или же уйду в море, одно из двух!

При первых словах Филиппа измученная женщина вдруг как бы застыла и осталась неподвижна, как каменная статуя, затем губы ее постепенно раскрылись, глаза расширились, и казалось, что она утратила способность говорить; она прижала руки к груди, словно хотела сдавить ее или вырвать с корнем мучительную боль, и вдруг упала лицом вперед, и изо рта ее широкой струей хлынула кровь. Филипп проворно соскочил со стола и кинулся к ней, подоспев как раз вовремя, чтобы не дать ей упасть на пол. Он бережно уложил ее на кушетку и с беспокойством смотрел на сильное кровоизлияние.

– Матушка, матушка, что с тобой? – воскликнул он голосом, полным отчаяния.

Но мать долго не могла ему ответить ни слова; она только повернулась на бок, чтобы не захлебнуться кровью, и вскоре белоснежный пол окрасился целой лужей алой крови.

– Говори, дорогая матушка, что мне делать? Как мне помочь тебе? Чего тебе дать?.. Боже милосердый!.. Что это такое?

– Это смерть, сын мой, смерть! – наконец проговорила бедная женщина, впадая в бессознательное состояние от громадной потери крови.

Филипп, страшно озабоченный, кинулся вон из кухни и стал звать соседей на помощь, а когда те пришли и обступили больную, то он побежал что есть духу к врачу, жившему на расстоянии одной мили от его дома, к некому Путсу, маленькому жалкому старикашке, жадному и бессердечному, но прославившемуся своим искусством и знанием. К счастью, Филипп застал старика дома и, конечно, стал настоятельно требовать, чтобы он немедленно отправился к больной.

– Я приду, это вне всякого сомнения! – сказал Путс, говоривший весьма плохо на местном наречии. – Но, мингер Вандердеккен, кто мне заплатит за мои труды?

– Кто вам заплатит? Мой дядюшка, конечно, как только он вернется домой!

– Ваш дядюшка, шкипер Вандердеккен?! Нет, мингер, он уже должен мне четыре гильдера (т. е. четыре голландских червонца), и должен их очень давно; а кроме того, и он, и его судно могут потонуть!

– Он заплатит вам и те четыре гильдера, а также и за этот ваш визит! – с бешенством воскликнул Филипп. – Только идите со мной сейчас же, иначе, пока вы здесь препираетесь со мной, моя мать может умереть!

– Простите меня, молодой человек. Я не могу отправиться: я сейчас вспомнил, что должен посетить ребенка господина бургомистра в Тернозе! – проговорил Путс.

– Так вот что я вам скажу, – воскликнул Филипп, весь красный от гнева, – или вы сейчас же добровольно пойдете со мной, или я вас силой стащу к моей матери, выбирайте любое! Но знайте, что шутить с собой я не позволю.

На этот раз мингер Путс несколько смутился, так как решительный нрав Филиппа был всем известен.

– Я приду немного погодя, мингер Филипп, если только смогу!

– Нет, вы пойдете сейчас, жалкий корыстолюбец, сию же минуту! – закричал Филипп, схватив его за воротник и выталкивая из дверей дома.

– Злодей! Убийца! – кричал Путс, теряя под ногами почву, увлекаемый неукротимым молодым человеком, не внимавшим ни его воплям, ни его мольбам.

Наконец Филипп остановился, заметив, что старик весь почернел.

– Что же, задавить мне вас, что ли, чтобы заставить идти со мной? А идти вас я все-таки заставлю, живого или мертвого, а заставлю!

– Хорошо! – прошипел Путс. – Я пойду с вами, но сегодня же засажу вас в тюрьму! Что касается вашей матушки, то я ни за что на свете… нет, ни за что на свете не сделаю для нее ничего, решительно ничего…

– Имейте в виду, мингер Путс, – возразил Филипп, – что, как жив Бог, видящий нас с вами, я задушу вас здесь на месте, если вы не пойдете со мной и если, придя на место, вы не сделаете для моей матери все, что только в ваших силах; я задавлю вас там, у ее постели! Вам должно быть известно, что я всегда исполняю свои обещания, а потому примите мой совет, следуйте за мной и исполните ваш долг, и вам будет уплачено все до последней копейки, даже если бы мне пришлось для этого продать мой последний камзол!

Вероятно, это последнее уверение Филиппа подействовало на старика сильнее всех угроз; этот тщедушный маленький человечек в руках сильного, здорового юноши казался беззащитным ребенком в руках сказочного великана. Жилище маленького доктора стояло совершенно в стороне от других жилых строений, посреди пустыря, и он не мог рассчитывать на чью-либо постороннюю помощь ранее, чем в каких-нибудь ста шагах от дома Вандердеккена, а потому Путс решил следовать за Филиппом, во-первых, потому что Филипп обещал заплатить ему, а во-вторых, потому что он не мог поступить иначе.