Тайна белого пятна - Михаил Михеев Страница 29

– Странно! – она с любопытством разглядывала кусок тяжелого красновато-желтого металла. – Если судить по Джеку Лондону, я должна сейчас прыгать, кричать и становиться на голову. Но мне вовсе не хочется этого делать.

Охватив руками колени, она задумчиво уставилась в прозрачную воду, где самородков лежало больше, чем булыжников на мостовой.

– Допустим, – продолжала она философствовать, сейчас находка не производит на меня особенного впечатления, потому что я нахожусь в исключительных обстоятельствах. Взаперти, как в клетке, и думаю только о том, как бы выбраться отсюда. И золото мне ничем не может помочь. Ну, а если бы я нашла его не здесь, а в поселке? Пошла бы за грибами и наткнулась. Тогда бы как?

Зина попробовала представить себе такое...

– Пожалуй, тоже ничего бы не было, – заключила она. – Обрадовалась бы, конечно, что нашла неизвестное месторождение. Но так же обрадовалась, если бы нашла не золото, а залежи угля или нефти. Уверена, что золотой лихорадки со мной бы не приключилось. Может быть, потому, что золото не мое, а принадлежит государству?.. Хорошо, а если бы я знала, что мне разрешат взять его столько, сколько захочу? Пусть на миллион! И я бы стала миллионершей, как Остап Бендер... А что тaкое миллион? Лишние деньги. Манто из котика... панбархат. Еще что?.. Ну, "Волга", дача под Москвой... И все, пожалуй. И ради этого – золотая лихорадка. Ну, уж нет! – заявила Зина и, презрительно оттопырив нижнюю губу, повертела в пальцах самородок.

– Мне кажется, – решила она, – сейчас я бы больше обрадовалась пакету соли в тридцать копеек.

Зина разжала пальцы, самородок тяжело упал на камни и скатился в озеро. Только коротко булькнула вода.

Шли дни. И каждый новый день приносил новые трудности.

Окружающий мир по-прежнему осваивался с хлопотливым трудом.

...училась делать берестяные ведра... добывала из ульев-колодок мед.

В последнюю короткую запись вместилось множество болезненных ощущений. Пчелы самоотверженно защищали свое добро. За отсутствие опыта Зине пришлось жестоко расплачиваться. Меховые рукавицы, накомарник, найденный в лодке, головешка из костра не спасли от укусов. Зине досталось порядочно. Зато вечером, торжествующая, она пила чай с собственноручно добытым медом. И хотя в нем было много гнили и сору, он показался особенно вкусным.

...впервые охотилась с самострелом... убила рябчика, потеряла две стрелы...

Первый раз Зина выстрелила в рябчика на расстоянии десяти шагов и промахнулась. Стрела улетела куда-то в лес. Рябчик продолжал сидеть на ветке. Запасные стрелы имелись, но натянуть тетиву руками Зина по-прежнему не могла. Пришлось вернуться к хижине.

Зарядив самострел, опять направилась в лес. Рябчик дожидался ее, но Зина промахнулась второй раз. Снова вернулась на полянку, снова зарядила самострел. На этот раз подошла почти вплотную, долго целилась и, спустив тетиву, увидела рябчика трепыхавшимся в кустах.

Это был ее первый настоящий охотничий трофей.

...сделала костяную иголку... перешила меховую куртку...

Все необходимое для жизни Зине доставлял лес. Приходилось много двигаться, лазать по скалам, продираться сквозь цепкие кустарники. И если толстые лыжные брюки пока еще выдерживали, то ковбойка расползалась по швам. Ненастные дни заставили подумать об одежде.

Зина перешила для себя меховую безрукавку, доставшуюся по наследству. Можно было скроить и новую, но Зина еще не умела выделывать заячьи шкурки.

Вместо ниток нашелся пучок сухожилий. Иголку пришлось делать из заячьей косточки. Ушко процарапала ножом.

Время шло. Теперь солнце позже показывалось над провалом. Дни стали корoче. Зачастили дожди.

Отправляя в "почтовый ящик" очередную "водотелеграмму", Зина увидела на воде желтый березовый листок. Подгоняемый ветерком, он легко обогнал тяжелое полено и первым достиг начала подземного стока.

Наступающая осень прислала свою визитную карточку...

Озабоченная, Зина медленно возвращалась по тропинке.

Почти месяц она живет здесь. Послано более десятка "водотелеграмм", и ни на одну "не получено ответа".

Телеграммы не дошли по адресу. К зиме реки покроются льдом, и "почтовый ящик" на полгода прекратит приемку... Значит... зимовать в провале!

Жить в тайге летом еще куда ни шло. Но зимонать, полгода провести в хижине, занесенной снегом до трубы! Серый коротенький день... джек-лондоновское белое безмолвие в лесу... бесконечная долгая ночь, когда с черного неба сыплются редкие колючие снежинки. И холод! Знаменитый сибирский мороз, пятьдесят градусов ниже нуля!

Месяц назад одна мысль о зимовке привела бы Зину в ужас. Но за это время она стала опытнее и смелее. А главное – увереннее.

Поэтому, как ни страшно думать о зимовке, Зина решилась сделать вывод. Если она хочет выжить, то к зиме необходимо подготовиться. И начать подготовку сейчас же.

Страница дневника покрылась пятнами сажи. Сквозь три клеточки шла лаконичная надпись: ...перекладывала печь...

Зина решила "танцевать" от печки. Печь – главный источник тепла и света. В печи придется варить пищу всю долгую зиму. Кособокое сооружение Грачева здорово дымило. Большие поленья в печь не укладывались, мелкие быстро прогорали, она мало давала света и тепла.

Да и стыдно было Зине, будущему инженеру-архитектору, жить с такой никудышной печкой.

Будущий инженер-архитектор, не откладывая, "засучил рукава" – то есть снял с себя все лишнее – и храбро принялся за разборку старого сооружения из кварцевого камня.

Никакое описание не сможет дать представление о том, как Зина при этом вымазалась... Печь перекладывалась два дня. Еще полдня Зина отмывалась в озере. Но работой своей осталась довольна.

...собирала и сушила ягоды... коптила рыбу...

Зина подвешивала харюзов на прутьях в дымовую трубу. В печь для дыма подбавлялись гнилушки. Харюзы коптились отлично.

Небо над провалом все чаще затягивали серо-пепельные тучи. По ночам моросили нудные дожди. Воздух наполнился холодной водяной пылью.

...выделывала шкурки... шила зимнюю одежду...

Целые дни Зина возилась с заячьими шкурками. Размачивала их, очищала от жира и мяса, выделывала, как могла, и сшивала. Это была нудная и кропотливая работа. Все же за несколько дней ей удалось смастерить пару просторных штанов, мехом наружу, и две длинные рубахи. Верхнюю одежду – две шубы – она нашла в кладовой, только переставила застежки из деревянных палочек.

Начались заморозки.

Утром у берега с хрустом ломались прозрачные льдинки. Харюзы перестали клевать. Зайцы меняли шубы, старая шерсть лезла из них клочьями. На озере частенько появлялись утки. Стрелять их было труднее, чем глупых рябчиков, но зато интереснее – приходилось долго подкрадываться и даже ползти на животе, прячась в высохшей траве.