Поверить Кассандре - Константин Жемер Страница 29

Сей господин прослыл человеком, бесспорно, незаурядным: если Сергей Крыжановский среди прочих государственных мужей выделялся блестящим умом, то Иван Щегловитов – такой же ловкостью. Никто, лучше него, не умел изгибать спину в целях карьерного роста. С величайшим изяществом совершал он подобные телодвижения и при Столыпине, и при унаследовавшем пост главы правительства Коковцеве, но подлинного совершенства искусство Ваньки-Каина достигло в его сношениях со всесильным временщиком Гришкой Распутиным. Однако же достойная всяческого восхищения ловкость не являлась единственной особенностью характера уважаемого министра юстиции. Куда большую известность он приобрёл благодаря своим убеждениям. «Во всём виноваты инородцы», – таково было политическое кредо Ивана Григорьевича, каковое он последовательно воплощал в своей многотрудной деятельности. О, сколько усилий потрачено с целью отыскать в убийстве Столыпина руку еврейских националистических организаций, но – увы! – тщетно! А следствие в результате надёжно уведено в сторону от истинных убийц. То же «дело Бейлиса» ^[66], тянущееся вот уже полтора года, и не имеющее ни малейших судебных перспектив!

Можно ли сомневаться в том, что Сергей Ефимович, мягко говоря, недолюбливал Ивана Григорьевича. Последний, между тем, подойдя и поздоровавшись, в порыве чувств заключил Крыжановского в объятия и закричал:

– Нет слов, душа моя, нет слов! Этот сионист с пистолетом пришёл его убивать, а он ему по морде Правосудием – хрясь! Хор-о-ош!

– Может, то был не сионист, – попытался возразить Крыжановский, высвобождаясь. – Увы, не удалось выяснить, кто он такой…

– Все террористы-революционеры – сплошные инородцы! – назидательно заявил Ванька-Каин.

– Ах, если бы всё объяснялось так просто! – вздохнул Крыжановский.

– Куда уж проще, нежели дать по морде Правосудием?! – умилился министр юстиции. – Дорогой мой, дай же я тебя за это поцелую!

К счастью, от малоприятных лобзаний Крыжановского спасли первые звуки оркестра. То музыканты начали пробовать свои инструменты. В центре залы выстроились пары, готовые открыть бал.

– Полонез Огинского!!! – выкрикнул распорядитель бала, коим оказался ни кто иной, как его превосходительство Семён Васильевич Семёнов, весьма прославившийся устройством Императорских балов в Зимнем.

Полилась прекрасная знакомая мелодия, и пары сделали первый шаг.

Мария Ипполитовна воодушевлённо лорнировала танцующих, среди которых её племянница выделялась самым выгодным образом: уроки, взятые у одного из лучших хореографов Петербурга, явно не пропали втуне. Легкая ножка, гибкий тонкий стан, обнаженные выше локтей руки – кажется, Оленька плывет над полом, не касаясь его. Поддерживаемая кавалером, она кружится легко и уверенно, получая от танца настоящее удовольствие…

– Сударыня! – обратился к Марии Ипполитовне Щегловитов. – Позвольте соблюсти давнюю традицию, которая предписывает супругам проводить время на балу отдельно друг от друга, и увести от вас Сергея Ефимовича.

Госпожа Крыжановская, будучи занятой танцем Оленьки, не возражала, и Щегловитов увлёк Крыжановского в соседнюю гостиную, где подавали напитки.

– Прочитал твоё «Законоположение» и скажу без обиняков – та ещё штучка! – объявил министр, пригубив шампанского. – Уж она наделает грома в Думе. Но кое-что мне не по нраву…

– Например? – с холодностью в голосе подхлестнул Крыжановский.

Щегловитов тут же подобрался, и объявил:

– В документе сильно принижено русское национальное самосознание.

– Это чем же?

– А тем, что выходит, будто не враги-инородцы спаивают русский народ, а он сам…

– Снова враги-инородцы?! – от гнева Сергей Ефимович стал белее мела.

– Именно так! Поэтому я дал почитать твой законопроект Григорию Ефимовичу Распутину, – мягко вымолвил Ванька-Каин. – Уж он, со своей чистой душой, что от самых корней русских, выскажет правду. Чистую сермяжную правду!

У Крыжановского всё поплыло перед глазами. Последний раз подобным образом он гневался на прощелыгу-Харченко из-за Оленьки. Ещё немного, и не сносить бы калош и Ваньке-Каину, но…

– Ба-а, как замечательно, что я вас встретил, господа! – послышался рядом знакомый львиный рык Фёдора Щербатского. Он и накидку поверх фрака набросил львиную, из шкуры собственноручно убитого на охоте зверя. – Верите, кругом царит совершеннейший декаданс – приличной компании не сыскать, а напиваться в одиночку – слуга покорный.

С этими словами Фёдор Ипполитович сгрёб Щегловитова в объятия и звучно расцеловал, поступив так, как тот только что пытался поступить с Крыжановским. Сам же Сергей Ефимович для защиты от шурина выставил вперёд свой бокал, в результате чего дело между мужчинами обернулось простым чоканьем. Далее подтвердилось, что профессор Щербатский недаром имеет репутацию непревзойдённого рассказчика – беседа как-то незаметно изменила направление и, от прежнего опасного предмета плавно перетекла к загадочному Тибету, где профессору однажды довелось побывать.

– В тех диких местах на каждом шагу встречаются совершенно невероятные вещи!– вещал он, патетически оскалившись. – К примеру, местные монахи умеют по желанию подниматься в воздух или же внезапно исчезать посреди разговора. Последнему я сам был свидетелем. Чудеса – да и только! Причём, чудом сие кажется только европейцам, а местным жителям представляется совершенно обычным делом.

– Азия, конфликт цивилизаций, – меланхолично подтвердил Крыжановский. – Думается, тибетца повергло бы в изумление какое-нибудь из наших технических достижений. Не знаешь, братец, им радио ведомо?

– Не стану перечить, Серж! Насчёт радио, правда, не имею понятия, но граммофона аборигены напугались точно! – хохотнул Щербатский. – Однако же, смею уверить, кое-что общее у наших цивилизаций всё же имеется: не забывайте, Россия – отчасти Азия…

– Не отчасти, а, так сказать, по большей части, господа! – вставил Щегловитов.

– Я говорю о повсеместной русской вере в разного рода пророчества, –продолжил Фёдор Ипполитович. – Распутин, Бадмаев, наша дорогая Вера Ивановна – этот ряд можно продолжать до бесконечности. Тибет – то же самое, там при дворе далай-ламы существует специальная должность – государственный оракул. Ежели он что насоветует, вся страна должна тому совету следовать неукоснительно. Предскажет засуху или войну – сказанное обязательно сбудется. А есть и такие пророчества, которые веками ждут своего часа… Видел я этого оракула и даже говорил с ним. На голове – здоровенная шапка в форме ананаса, сам трясётся, жилы на шее вздулись… Спрашиваю: откуда берёшь откровение? А он мне: «Я приглашаю божество вселиться в меня и теряю сознание, а после ничего не помню…» Совсем как Вера, не правда ли?