Рам и Гау. Повесть об обезьянолюдях - Софья Радзиевская Страница 29

На приветливой равнине не было скал, чтобы загонять на них робких оленей и антилоп, а потом подбирать под обрывом ещё трепещущее уходящей жизнью мясо. Но животных было много, и вовсе не пугливых, поэтому охота всегда была удачной. Люди орды каждый день наедались мясом досыта и становились всё ленивее и беспечнее. Так же ленивы и беспечны, вероятно, были львы, бродившие по равнине. А может быть, странные двуногие существа, с палками и камнями, казались им не такой желанной добычей, как нежные жирные антилопы. И потому львы не обращали на них внимания. Правда, как-то случилось: ленивый Дук до того объелся после удачной охоты, что вечером не захотел лезть на дерево, а завалился спать в кусты. Разумеется, ночью его кто-то съел, да так, что и шума борьбы не было слышно. Маленькая лужица крови и след, словно по земле протащили тяжёлое — всё, что от него осталось…

Ящериц и прочую мелочь теперь ловили только женщины для забавы маленьких детей, которых становилось всё больше. Маа тоже носила на руках коричневого малыша и оттого стала совсем равнодушна к Раму. Но ему забота уже не требовалась: на плечах и руках его всё явственнее обозначались выпуклые мышцы. Муку приходилось всё чаще заострять и править рубила, обломанные сильными ударами повзрослевшего Рама. Вак тоже вырос. Он уже не выпрашивал у матери вкусные кусочки, а попросту отнимал у неё всё, что ему нравилось. И никто не думал вступиться за Дану — каждый был сам за себя.

Однажды Мук присел у кустов с куском нежной оленьей печени в руках — пища как раз по старым зубам. Он тихо урчал от удовольствия и возился, устраиваясь поудобнее. Вдруг чья-то ловкая рука мелькнула перед глазами, и лакомый кусок точно сам выскользнул из пальцев старика. Ухмыляющаяся физиономия наклонилась над ним. Вак! Острые зубы взрослеющего мальчишки жадно впились в нежную печёнку. Поддразнивая старика, он намеревался сладко пообедать. Но тут же раздались два громких крика и слились в один: жалобно вскрикнул огорчённый старик, но ещё жалобней завопил нахальный Вак. Ловкий удар дубинки вышиб у него из рук соблазнительное кушанье. Следующий удар пришёлся бы по голове, но дожидаться этого Вак не стал. Продолжая вопить, он пустился наутёк, поближе к дереву, под которым дремала его мать.

Рам молча поднял печёнку и протянул Муку. Тот принял её с благодарным бормотаньем. Из сетки, висевшей на боку мальчика, старик вытащил блестящее зелёное рубило. Зоркие глаза его заметили на лезвии выбоину — нужно подправить. Схватка с Ваком тотчас была забыта.

Учитель и ученик удобно устроились между извилистыми корнями огромного дерева. Мук осторожными ударами правил твёрдое лезвие. Маленькие глаза Рама блестели под нависшими бровями, он то и дело возбуждённо вскрикивал и взмахивал руками, повторяя движения старого мастера. Остальные люди разбрелись кто куда, отдыхали в тени деревьев, они с удивлением оборачивались на радостные крики Рама. Чего ему неймётся? Зачем самому колотить по камню? Проще подождать: Мук сделает новое рубило и даст его любому, кто попросит.

Длинные переходы теперь случались редко, разленившаяся орда двигалась не спеша. После каждой охоты — многочасовой пир, а затем — многочасовой отдых. И чего это Гау бежит, догоняет никому не нужный огонь? Торопиться некуда, им и так неплохо. Люди орды веселились, толстели, а Гау злился и худел. Когда наконец ему удавалось заставить их двинуться с места, он становился впереди и шёл мрачный, не сводя жадных глаз с тонкой струйки дыма у самого горизонта.

Урр теперь редко подходил к нему. Великану тоже до смерти надоело поднимать людей в поход, подгонять отставших. Чаще всего рядом с вождём семенил Мук. Ему одному было понятно томление Гау. Он сам стосковался по весёлому огню. Огонь грел бы его старые кости прохладной ночью — они уже давно давали себя чувствовать. Мук был старше всех людей орды. И теперь в походе, случалось, старые ноги начинали нестерпимо болеть. Тогда Мук тихо окликал Рама. Мальчик тотчас подходил и подставлял коричневое мохнатое плечо — надёжную опору старику. Люди орды удивлялись, пересмеивались, Рам не обращал на них внимания.

Зато на привале, когда все отдыхали, Мук, едва опустившись на землю, доставал из сетки мальчика кусок камня и начинал его старательно затачивать. Рам сейчас же присаживался рядом. Его привлекала не только обработка рубила: в сумерки каждый удар рождал целый рой ярких искорок. Точно живые, они взлетали, опускались в траву и… исчезали. Затаив дыхание, мальчик и старик следили за их полётом. Только они двое вспоминали в эту минуту, как раньше в их первой пещере горел огонь. Настоящий огонь. Рам тоже брал кусок камня и, прижав его подошвами ног, как Мук, начинал ожесточённо колотить по нему. Но трава, на которую опускались искорки, видно, была недостаточно суха, и золотые глазки огня гасли, не разгораясь, а неумелые руки Рама покрывались ссадинами и синяками.

Мук, случалось, в погоне за искрами увлекался, портил хорошее рубило и в досаде швырял его в кусты. Беда была немалая: они передвигались по равнине, на которой подходящие камни попадались редко.

Далёкий дымок манил. И они шли к нему — мальчик, старик и вождь — и вели за собой недовольную ворчащую толпу, не способную ради своего же благополучия заглянуть в завтрашний день. Но эти трое знали, зачем они идут. В их несовершенном мозгу уже пробуждалась человеческая мысль.