Мускат утешения - Патрик О'Брайан Страница 28

— Очень хорошо, мистер Филдинг, — сказал Джек. — А теперь мы, с вашего позволения, совершим обход корабля.

Этим они и занялись, начав как обычно с морских пехотинцев. Затем — ютовые и шкафутовые, на «Мускате» это один отряд под командованием мистера Уоррена и Беннета. Затем — орудийная команда под началом мистера Уайта (из–за нехватки офицеров) и Флеминга, а затем — марсовые под командованием Ричардсона и Рида. Это самые юные, проворные и богато украшенные члены команды, находившие безобидное удовольствие в том, чтобы хорошо выглядеть. Многих покрывали татуировки, а уж лентами и шитьем они расцветились от макушки до пяток. Среди них стоял и Конвей — веселый молодой человек с ярко–синими лентами в швах штанов. Там же и Оукс с Миллером, не столь веселые, но очевидно неплохо справляющиеся — даже позаботились сделать розовый кант на своих рубахах. С каждым смотром они все меньше походили на ожившие трупы, а с лиц сходили прыщи. Затем следовали баковые — опытные матросы в возрасте под командованием Сеймура. Но даже в их рядах (иные прослужили в море по сорок лет) никто ни разу не совершал кругосветного плавания, никто ни разу и не помышлял о лишнем оплаченном дне. Так что они тоже разделяли необычный подъем духа.

При подходе к каждому отряду офицер отдавал приветствие, матросы снимали шляпы, приглаживали волосы и вставали более–менее смирно. Джек проходил вдоль рядов, внимательно присматриваясь к каждому матросу, глядя в каждое хорошо знакомое лицо. Это требовало определенных усилий при качке — считалось, что «Мускат», несмотря на малый размер, является фрегатом, поскольку несет корабельное парусное вооружение и находится под командованием пост–капитана. Поэтому матросы должны выстраиваться на переходных мостках, несмотря на то, что это оставляло дородному капитану очень мало места даже чтобы пройти мимо, не то что осмотреть иного крепко сложенного матроса.

По завершении этой стадии был проинспектирован безупречно чистый, сверкающий медью камбуз. Затем Джек и его первый лейтенант прошлись на корму по пустой жилой палубе, где каждый закуток украшали картинки, перья яванских павлинов, стоящие на больших сундуках сияющие кружки и свечи. Потом осмотрели стеллажи для укладки тросов, кладовые, и, наконец, посетили лазарет, где их встретили Стивен, Макмиллан и недавно нанятый санитар, доложив о пяти трудноизлечимых случаях батавской оспы и одной сломанной ключице — у бакового, который на радостях от лишнего оплачиваемого дня взялся показывать товарищам, как плясать ирландский трот, балансируя на фока–кнехте.

Капитан вернулся на квартердек, к яркому свету дня. Морские пехотинцы с четким стуком взяли на караул, офицеры отсалютовали, матросы сняли головные уборы. «Очень хорошо, мистер Филдинг, — признал Джек. — Ограничимся Уставом, а потом подумаем об обеде».

Кафедра из стойки для сабель и таблички с Уставом уже были приготовлены. Джек легким галопом пробежался по знакомому тексту, вплоть до завершающих слов «Все другие не столь тяжкие преступления, совершенные любым лицом или лицами на флоте, не упомянутые в данном Уставе или для которых не установлена ответственность, должны быть наказаны в соответствии с законами и обычаями, применяющимися в таких случаях в море». После этого он продолжил: «Мистер Филдинг, поскольку до восьми склянок еще немного времени есть, можете убрать бом–брамсели и спустить бом–кливер».

Ему самому об обеде предстояло думать еще пару часов с лишним, но для его гостей, Ричардсона и Сеймура, ожидание оказалось еще хуже. Кают–компания обедала обычно задолго до кормовой каюты, а мичманы — еще раньше, в полдень.

Тем не менее, трапеза стоила ожидания. Кок Джека, Уилсон, превзошел сам себя с рыбным супом, сваренным из купленных на проходящем проа креветок, и жареным седлом барашка. Затем последовали разнообразные пудинги, а светлый херес, который они пили, ничуть не пострадал от минимум троекратного пересечения экватора. Стивену оставалось только изумляться, как они это все могли проглотить при температуре в восемьдесят градусов по Фаренгейту, да еще при такой влажности, при этом сидя в плотных шерстяных мундирах. Вся троица с жизнерадостным аппетитом как раз набросилась на печеный рисовый пудинг, пирог с патокой, вареное саго (помоги им Господь) и шрусберийское печенье. Впрочем, человек хорошо знакомый с Джеком Обри, мог обнаружить под жизнерадостными манерами капитана совсем другое настроение.

— Очень странно, — заметил Джек, — что все матросы так удивились и обрадовались лишнему оплачиваемому дню. В конце концов, корабли возят заключенных в Ботани–Бэй и возвращаются обратно мимо мыса Горн уже больше двадцати лет. Это должно уже было стать общедоступным знанием. Но я рад, что на борту праздничная атмосфера. Это гармонирует с тем, что я собираюсь сделать вечером.

— С вашего позволения, сэр, — воскликнул Киллик, вбегая с пылающим серебряным блюдом подожжённого сладкого омлета, которое он поставил перед Джеком — венец пиршества, гордость и радость Уилсона.

Только лишь когда десерт полностью съели, выпили за короля и подняли еще несколько тостов, Джек продолжил:

— Простите меня за то, что я сейчас затрону служебные дела. Я планирую перед второй вечерней вахтой произвести Конвея, Оукса и Миллера в мичманы. Могу я рассчитывать, что вы облегчите им вхождение в ваши ряды, мистер Сеймур? Перебраться на корму бывает непросто.

— Буду счастлив это сделать, сэр, — заверил Сеймур. — Мы с Беннетом можем помочь и с мундирами, пока они не доберутся до подходящего портного. Мы купили на аукционе вещи бедняги Кларка, а он оказался очень хорошо обеспечен — по три комплекта всего.

— Что же, сэр, — произнес Ричардсон, вставая, — я действительно очень рад услышать эту новость. И хотя я не должен позволять себе поздравлять вас с выбором, но думаю, могу признать, что это очень сильно облегчит управление кораблем. И уж точно могу от всего сердца поблагодарить за прекрасный обед.

* * *

День угасал, а вместе с ним и ветер. К смене вахты «Мускат» шел по гладкому, теплому как молоко морю со скоростью едва достаточной, чтобы слушаться руля. Почти все матросы собрались подышать свежим воздухом на палубе, и, хотя для танцев было слишком жарко и влажно, с бака доносилось пение. Пение доносилось и из–под палубы, из мичманской берлоги, где три свежеиспеченных молодых джентльмена орудовали ножницами, иголкой с ниткой, подгоняя столь желанные мундиры.

— Что скажешь о музыке, Джек? — спросил Стивен, держа ноты в руке. — Мы давно уже не играли, а я как раз достал пьесу Клементи, которой мы наслаждались в Средиземном море.

— Сказать по правде, Стивен, душа у меня к музыке не лежит. Превращу ее в погребальную песню, черт бы ее побрал. Я сейчас все превращу в погребальную песню. Проверил свои вычисления вместе со штурманом, и наши результаты сходятся. Я принял неверное решение. Нужно было ждать у выхода из пролива Сибуту, дрейфуя за островом на его восточном краю, чтобы вступить в бой на дистанции мушкетного выстрела и сойтись рей к рею.

Он показал Стивену на большую карту, разложенную на столе:

— С муссоном с зюйд–веста фрегат должен был обойти Борнео с норда, зайти в море Сулу, а потом отправиться на зюйд в пролив Сибуту и море Сулавеси — никто в здравом уме не рискнет идти сквозь архипелаг Сулу — а потом, пройдя его, он направится в Салибабу. Именно там, если бы мои планы оказались верными, я должен был ждать его. Но они оказались неверными, базировались на регулярности муссона, который оказался нерегулярным. Те штормовые дни, когда мы так медленно и осторожно шли через Макасарский пролив, должны были пронести его через открытое море Сулавеси. Но если бы я отправился прямо в Сибуту, вместо того чтобы ползти на ост под жалким ветром в тени суши, я уверен — добрался бы туда первым. Теперь же я убежден: она уже прошла море и мчится в Салибабу.