Армагеддон. 1453 - Крис Хамфрис Страница 27

Хамза опустил взгляд.

– Разве они не маловаты, чтобы повеситься?

Мехмед рассмеялся.

– Они могут вырасти в три человеческих роста, хотя ветви все равно будут тонкими. Но крепкими – и выдержат вес предателя. – Он оглядел аллею. – Мои бустанчи говорят, что они растут быстро; цветы розовые, обильные и ароматные. Может, лет через десять, Хамза, мы будем прогуливаться под этими иудиными деревьями и вдыхать их аромат…

– Иншалла. – Хамза покачал головой. – А может, пахнуть будут тела предателей, свисающие с их ветвей…

Мехмед уловил намек. Но у него было слишком хорошее настроение, чтобы разделять опасения своего советника.

– Что ж, подходящее место. Раз уж мои бустанчи, – он указал на пятерых коленопреклоненных садовников, – не только янычары, но и мои палачи. – Он обернулся к ожидающим людям: – Полейте их, потом отчитайтесь в своих казармах.

Хамза стер грязь с руки повелителя рукавом своей гомлек.

– Вас тоже ждет вода, – сказал он, когда они пошли по дорожке.

Мехмед уставился на свои пальцы, черную грязь под ногтями.

– Думаю, не стоит. Мне будет приятно увидеть следы земли на лицах моих белербеев, когда те почтут меня.

Он рассмеялся, и Хамза встревожился сильнее. Его повелитель был еще молод, а его настроение – переменчиво.

– Эти разговоры о деревьях и предателях, повелитель, – пробормотал он, когда они поднимались к заднему входу в шатер. – Вы боитесь…

– Я ничего не боюсь.

Впервые в голосе Мехмеда появилась выразительность.

– Предатели – слишком сильное название для этих людей, людей моего отца, которые стали толстыми, ленивыми и осторожными. Но они ничуть не лучше предателей, поскольку стоят между мной и моей целью. И сейчас им придется уклониться, иначе мои стрелы пройдут сквозь них.

Хамза хмыкнул:

– И этот разговор об Исе…

Мехмед приостановился, понизил голос:

– Я знаю, многих беспокоит мой интерес к другим верам. Они подозревают, что я даже могу… обратиться к мистериям суфиев или спасению, предлагаемому Христом. – Он остановился перед дверью, положил грязную руку на рукав старшего мужчины: – Но не страшись, Хамза. Сегодня они увидят только того, кто я есть, – гази ислама.

Они вошли в шатер. В комнате для облачения Мехмед переодевался в садовую одежду. Здесь же его дожидались совсем другие одеяния.

– Снарядите меня, – приказал султан ожидавшим слугам и поднял руки. – И, Хамза… – Он махнул рукой в сторону стола, сплошь покрытого свитками пергамента. – Еще раз.

Хамзе даже не требовалось смотреть в документы, все факты уже отпечатались у него в голове. Однако было нечто успокаивающее в рукописных строках, списках войск, расположении кораблей, подписанных договорах. И сейчас, пока Мехмеда одевали, Хамза мерным голосом перечислял все это.

Он еще не дошел до конца, когда Мехмед остановил его одним словом:

– Посмотри.

Хамза посмотрел. Оценил. Кивнул.

Они долго спорили о том, что́ Мехмед должен надеть в этот день. Подчеркнуть положение султана, но не поставить себя слишком высоко над теми, чья служба ему нужна. Напомнить им, что он, пусть и молод, – опытный солдат, истинный сын воинственного народа. Что он – тот, кем назвал себя: гази, воин веры, поднявший стяг Пророка в джихаде, начатом восемьсот лет назад.

Мехмед был мускулистым – результат многих лет обучения с оружием и на борцовском полу. Его доспехи подчеркивали мускулатуру – кольчужная рубаха, приподнятая на плечах мягкой подбивкой, слегка выпуклые нагрудные пластины. Все явно было старым, с заметными вмятинами, но отполированным до блеска, ослепительного на солнце. Только шлем был парадным, хотя и простым, в форме тюрбана – такой носили все конные воины-сипахи – с кольчужной бармицей для защиты шеи. Выкованным из серебра. И на его поверхности виднелась гравировка арабской вязью, известный хадис Мухаммеда: «Я помогу вам тысячью ангелов, следующих друг за другом».

Хамза подошел к Мехмеду. Высокий, он чувствовал себя карликом перед этой сияющей броней. Именно так ему и хотелось себя чувствовать, именно так, надеялся он, будут чувствовать себя все.

– А ваш меч, повелитель? – спросил он. – Что вы решили?

Мехмед протянул руку, и оружейник вложил в нее клинок. Мехмед на ширину ладони вытянул меч из потертых ножен, на солнце блеснула сталь.

– Я знаю, что мы обсуждали, – новый меч, чтобы они видели нового вождя, а не… – ответил он, потом помешкал и продолжил: – Малоспособного сына своего отца.

Он полностью обнажил меч, отступил и встал в боевую стойку, – свободная рука вытянута вперед, изогнутый меч отведен назад и поднят.

– Но люди, которых мы хотим убедить, видели, как этот меч вспорол ряды крестоносцев в Варне, видели, как он скашивал сам воздух на поле Черных Дроздов.

Султан шагнул назад и описал мечом широкую дугу – высоко, но людям все же пришлось пригнуться.

– Я решил, что в этот день не помешает толика памяти о моем отце-воине.

«Она не помешает мне, кто любил его, – подумал Хамза, – но что с теми, кто нет?» И все же, поразмыслив, он понимал, что выбор верен. Мурад был одним из величайших воинов, порожденных Османским домом. Он почти всегда побеждал.

Мехмед разрубил воздух клинком:

– Так что ты думаешь, Хамза? Разве я не Ахилл?

Хамза кивнул. Его повелитель считал текст «Илиады» едва ли не равным святейшей из всех книг. Ахилл, бесстрашный, безжалостный, величайший воин, был для него образцом.

– До кончиков ногтей, повелитель. И вы готовы пойти и высмеять напыщенных ахейских вельмож?

Младший мужчина улыбнулся:

– Я готов. Останься со мной. Направь меня, если я дрогну.

– Я всегда буду вашей скалой, владыка. Но вам не понадобится от меня ничего, кроме хвалы, когда вы завоюете их.

– Твои слова да Богу в уши…

Мехмед последний раз поднял меч, блеснувший на солнце, потом вложил его в ножны и повесил на пояс.

– Иншалла, – сказал он и пошел к двери.

* * *

Ему не требовались фанфары, лишь откинутый полог шатра. Час был тщательно выбран так, чтобы низкое солнце на западе сияло сквозь передний вход отака и на доспехе султана плясало пламя. Слугам было приказано держать эти полотнища растянутыми, пока Хамза не даст сигнал их опустить. Он не подавал сигнала, пока Мехмед не встал на возвышение посредине, и даже самые упорные прижали свои носы к ковру на три полных вдоха.

– Аллах акбар! – взревел Мехмед.

– Господь велик! – отозвались пятьдесят голосов.

Полог упал, лица поднялись, люди встали и наконец-то увидели своего султана. Увидели, сбоку и чуть сзади, и скромный контраст: имама Мехмеда, Аксемседдина, священнослужителя в сером и коричневом, с позолоченным томом Корана в руках. Воин Пророка дал им смотреть на себя полдесятка вздохов, потом подозвал к себе. Лишь немногие были допущены к чести поцеловать ему руку.