Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит Страница 26

Отряд ополчения выдвигался в первый день нового года. В канун Нового года отмечали двойной праздник: «Добро пожаловать, новый, 1879 год» и «В добрый путь, конные стрелки Ледибурга». Со всей округи в город съезжались люди – туда, где их будут ждать braaivleis ^[14] и танцы на площади. Это должно быть пиршество воинов, со смехом, с песнями и плясками, за которыми следовали построение и марш на войну.

Шон и Гаррик приехали рано. Ада и Уайт должны были прибыть позже, после полудня. Летний день выпал солнечный, ни ветерка, ни облачка в небе – в такие дни пыль, поднятая фургоном, долго висит в воздухе. Братья пересекли Бабун-Стрём и с гребня горы смотрели на лежащий внизу город; на каждой дороге, ведущей в Ледибург, висело облако пыли, поднятой подъезжающими фургонами.

– Смотри-ка, едут, – сказал Шон и, сощурив глаза от света, посмотрел на северную дорогу. – Вон там, кажется, фургон Эразма. И Карл с ними.

Фургоны были похожи на бусинки, нанизанные на нитку.

– А вон там Петерсены, – сказал Гаррик. – Или Нойехьюзены.

– А ну, пошли! – крикнул Шон и хлестнул по спинам лошадей свободным концом вожжей.

Лошади поскакали по дороге. Это были крупные, гладкие скакуны с густыми гривами, подстриженными на манер английских охотничьих лошадей.

Скоро они догнали чей-то фургон. На козлах рядом с матерью сидели две девушки, сестры Петерсен. Деннис Петерсен с отцом ехали верхом впереди.

Проносясь мимо фургона, Шон гикнул; девушки засмеялись и прокричали в ответ что-то неразборчивое – слова унес ветер.

– Догоняй, Деннис! – крикнул Шон, обгоняя спокойно трусивших всадников.

Лошадь Денниса вскинулась на дыбы и пустилась вскачь, догоняя Шона. Гаррик поскакал следом за ними.

Прижавшись к лошадиным шеям и подобрав поводья, как настоящие жокеи, они быстро домчались до перекрестка. Тут им повстречался фургон Эразма.

– Карл! – закричал Шон. – Ну что, друг, поймаем Кечвайо?!

Все вместе они въехали в Ледибург – раскрасневшиеся, хохочущие, возбужденные и счастливые в ожидании праздника, танцев и кровавой охоты.

Город бурлил. Улицы были забиты фургонами и лошадьми, между которыми сновал народ: мужчины, женщины и девушки, а также слуги; здесь же вертелись собаки всех размеров и мастей.

– Мне надо заскочить в лавку Пая, – сказал Карл. – Поехали со мной, это ненадолго.

Они привязали лошадей и вошли в лавку. Шон, Деннис и Карл вели себя шумно, разговаривали громко. Они же мужчины, большие, опаленные солнцем, исхудалые мужчины, с крепкими от тяжелой работы мускулами… правда, еще не вполне уверенные в том, что они мужчины. Вот и старались держать себя уверенно и развязно, смеялись громче, чем нужно, ругались, когда не слышит отец, ведь тогда никто не узнает об их сомнениях.

– Что ты хочешь здесь покупать, а, Карл?

– Сапоги.

– Так на это уйдет целый день – надо же примерять как следует. Пропустишь самое интересное.

– Да еще часа два ничего не начнется, – возражал Карл. – Подождите меня, а, парни?

Любоваться Карлом, примеряющим на скамейке сапоги на свои огромные лапы, – это зрелище не для Шона. И он пошел по магазину, разглядывая товары, в беспорядке лежащие на полках. Его взгляду представали груды рукояток для лопат и прочего инструмента, стопки одеял, мешки с сахаром, солью и мукой. Далее следовали полки с бакалейными товарами, отдельные полки с одеждой, плащами, женскими платьями, керосиновые лампы разных видов, под крышей висели седла. И все это было пропитано каким-то особым духом лавки товаров повседневного спроса – смешанным запахом парафина, мыла и свежих тканей.

Голубя тянет к голубятне, железо – к магниту… А Шона ноги сами привели к стойке с винтовками у дальней стенки помещения. Он взял в руки карабин Ли-Метфорда, попробовал затвор, погладил деревянное ложе, взвесил в руках, чтобы почувствовать, легко ли с ним управляться, потом вскинул к плечу.

– Здравствуй, Шон, – вдруг сказал кто-то застенчиво.

Шон прервал свои ритуальные манипуляции и поднял голову.

– А-а-а, это ты, Строберри Пай ^[15], – улыбаясь, сказал он. – Как дела в школе?

– А я уже окончила школу. В прошлом году.

Одри Пай цветом лица и волос пошла в родителей – правда, с маленькой разницей: волосы у нее были не рыжие, а чуть потемнее, отливали медью с искорками. Не сказать чтобы она была хорошенькая с ее широким и плоским лицом, зато кожа такая, что редко встретишь у рыжеволосых: кремового цвета, как сливки, и чистая, без единой веснушки.

– Хочешь что-то купить, Шон?

Шон поставил карабин обратно на стойку.

– Да нет, просто смотрю, – ответил он. – А ты что, работаешь в лавке?

– Да, – ответила она и опустила глаза под испытующим взглядом Шона.

Прошел уже год с тех пор, как он видел ее в последний раз. А за год многое может измениться. Изменения видны были и у нее под блузкой, и говорили они о том, что она больше не ребенок. Шон оценивающе разглядывал ее всю, а когда она бросила на него быстрый взгляд и увидела, куда он смотрит, прозрачная кожа ее вспыхнула маковым цветом. Девушка быстро повернулась к подносу с фруктами: