Когти тигра - Леонид Платов Страница 26

Это, впрочем, требует краткого пояснения.

Петрович уже не раз замечал, что на друга его иной раз словно бы «находит». Сидя на диване в кают-компании или стоя в одиночестве на палубе, он вдруг ни с того ни с сего принимался с отсутствующим видом шевелить толстыми губами, а иногда даже что-то бормотать себе под нос.

Долго гадал и прикидывал механик: что бы сие могло означать? Наконец понял: «Стихи складывает, не иначе! Эк его тогда в краску кинуло, когда сказали про стихи! И про что же он складывает? Про наше траление, само собой. А ведь жаловался: монотонное, монотонное, монотонное! Ну что ж, я не против. Пускай складывает на здоровье. Если, понятно, не в служебное время. А что стесняется, не признается, это дело его. Все начинающие поэты стесняются».

Он ошибался, хотя, в общем, был недалек от истины.

Недели полторы назад комбриг всенародно оборвал Кичкина, когда тот принялся описывать за столом свои любовные похождения. А ведь, честно говоря, их не было на его совести, этих похождений. Травля? Конечно. Самая заурядная застольная травля. Опыт Кичкина по части девушек, признаться, очень скромен.

Но ежели говорить начистоту, то в Ленинграде живет одна девушка по имени Ия, и уж о ней Кичкин ни за что на свете не позволит себе с фатовским видом разглагольствовать в кают-компании.

Ей-то он пишет свое нескончаемо длинное письмо – в уме.

«Так порой тоскливо, Ийка, бывает без тебя. И очень хочется поговорить. А письма идут слишком долго. Кроме того, о многом ли напишешь в письме? Существует на свете строгая военная цензура, сама понимаешь.

Я бы стал вести дневник. Но нам не разрешены дневники. Есть даже специальный приказ об этом.

Вот и придумал писать тебе в уме. Когда мы свидимся, что будет, конечно, очень скоро, я постараюсь восстановить в памяти главное и прочту вспух, хорошо?

Не вздыхай, не вздыхай! Я же знаю, что ты сейчас вздохнула, вспомнив обо мне.

После того как я познакомил тебя с Димкой Гудковым, он сказал: «Ну и девушку ты выбрал! Что за имя? Ия! Это не имя, а вздох. Так и провздыхаешь с нею всю жизнь!»

Темнил, конечно. Отводил мне глаза. Я сразу понял, что ты сразила его с первого взгляда.

Но бог с ним, с этим Димкой!

Стало быть, о разведке боем…

В ту ночь нам уже не пришлось спать. С первыми лучами солнца два тральщика под командованием комбрига двинулись вверх по Дунаю.

Шли мы у самого берега, повторяя его изгибы, так что задевали иногда бортом за шуршащий камыш. При этом то и дело опускали в воду футштоки и бросали лоты для замера глубин. Со стороны, наверное, выглядело так, будто путник, переходя реку вброд, с осторожностью ставит сначала одну ногу, потом, утвердившись на ней, выдвигает другую.

Только все это происходило, как ты догадываешься, под аккомпанемент взрывов за кормой, так как оба тральщика шли с заведенными тралами.

Но мы «допрашивали» – футштоками и тралами – не только реку. Подробно узнавали о минах и глубинах также и у местных жителей.

Возле каждого более или менее крупного прибрежного селения комбриг приказывал останавливаться. На берег он сходил в сопровождении меня и одного из лоцманов – либо югослава Танасевича, либо румына Няга (в зависимости от того, у какого берега ошвартовывались. Большую часть пути слева от нас была Югославия, справа Румыния).

Все новые данные я сразу же наносил на карту. Отсюда можешь догадаться, что я не последняя спица в колеснице. А ты еще считала меня несерьезным.

Уже в сумерки, Иечка, мы увидели впереди разрушенный железнодорожный мост, а за ним силуэт Белграда, голубовато-сиреневый.

Я даже не ожидал, что город такой большой. Красавец! Громадные многоэтажные дома! И они очень четко выделялись на фоне неба. К сожалению, сейчас поздняя осень, небо быстро темнеет.

Комбриг приказал подтянуться вплотную к мосту. Оказалось, что быки подорваны, крутые фермы косо лежат в воде.

Однако мы нашли достаточно большой разрыв между одним быком и фермой. Тральщики прошли туда и обратно, как под триумфальной аркой. Значит, пройдет и весь наш караван.

Белград был совсем рядом, представляешь?

И тут комбриг опять проявил свой неуступчивый, трудный характер. Мы, конечно, стали просить его подняться до Белграда, зайти туда хоть на несколько минут. Интересно же! И потратили бы на этот заход каких-нибудь полтора-два часа, не больше.

Не разрешил! Нет и нет!

«Караван ждет внизу, – сказал он. – Минуты лишней не задержимся!»

А я уверен, ему самому очень хотелось в Белград. Все же он взял и преодолел себя. Я бы, признаться, не сумел так…

Но уж на обратном пути, скажу тебе, натерпелся я страху!

Бой есть бой, Иечка. Для нас, минеров, противник воплотился в этих хитроумных коварных минах. А они имеют обыкновение взрываться, причем иной раз гораздо ближе, чем было бы желательно.

Это как раз и произошло на обратном пути.

Дунай уже заволокло сумерками и туманом. И вдруг какая-то подлая английская или американская мина взорвалась в опасной близости от нашего тральщика. (Я тогда стоял на баке.) Взрывной волной, будто ураганным ветром, сорвало с командирского мостика комбрига и сигнальщика и бросило их за борт.

Подумай: во время этой разведки мы могли потерять нашего комбрига!

По счастью, осколками не были задеты ни он, ни сигнальщик. С наивозможнейшей поспешностью мы вытащили их из воды и подняли на борт.

Когда я, поддерживая комбрига под локоть, помогал ему перешагнуть через леер, мне послышалось, будто он негромко сказал:

«Значит, не сегодня…»

Впрочем, поручиться не могу, может, я сфантазировал и мне только послышалось.

А вот за эти слова я ручаюсь! Оглядевшись, комбриг усмехнулся и сказал:

«Ну и лица же у вас, товарищи! Хоть холодной водой из Дуная отпаивай».

Можешь вообразить, какие у нас были перепуганные лица! До сих пор, как вспомню, мороз по коже…

Из-за слишком близкого взрыва мины на нашем тральщике разошлись швы. Аварийно-спасательная группа зацементировала их, но воду пришлось откачивать все время до Молдова-Веке.

Вот когда пригодился второй тральщик. Он страховал нас.

…Возвращались мы ночью.

Облитые лунным светом, поднимались из воды, как призраки, верхушки мачт. То были немецкие суда, подорвавшиеся при отступлении на своих же минах.

С осторожностью мы обходили их, прижимаясь почти вплотную к берегу.

Тральщики были со стороны, наверное, тоже похожи на призраки – скользили почти бесшумно у самого уреза воды, мимо печальных темных верб, а сзади по воде волочился заведенный трал.

Утром мы вернулись на плес у Молдова-Веке, а днем вся бригада, а за ней и караван двинулись вверх, пробивая новый обходной фарватер».