Одиссея мичмана Д... - Николай Черкашин Страница 24

Как и в советские времена, между простым российским гражданином и столицей Англии был возведен некий незримый, но вполне ощутимый барьер. Лет десять назад мне пришлось бы заверять свою благонадежность подписями партийных, профсоюзных и административных чиновников, пройти всевозможные собеседования на советах ветеранов партии, в органах, получить множество назиданий, как не уронить достоинство советского человека в капстране да еще оплоте Северо-Атлантического военного блока. Не было никакой гарантии, что на одной из многочисленных инстанций мою поездку признали бы «нецелесообразной», и прощай Лондон. Теперь все это повторялось разве что с точностью до наоборот. Теперь британские чиновники требовали подтверждения моей лояльности, а главное, кредитоспособности. Больше всего на свете они боялись именно того же, что и их бывшие советские коллеги: что я возьму и останусь в Британии навсегда. Поэтому требовали подтвердить всевозможными справками, что в Москве у меня остается недвижимость в виде квартиры, которую, по их мнению, бросить просто так совершенно невозможно, и это гарантировало мое возвращение на историческую родину. Мне предложили представить справку о моих доходах, и чтобы сумма ежемесячного оклада была не менее пятисот долларов (это у рядового российского журналиста в доденоминированную эпоху, в пред-дефолтовские-то времена!). Справка с фантастическим доходом была изготовлена благодаря сочувствию работников родной бухгалтерии моему стремлению преодолеть барьер, поставленный коварным Альбионом на пути простого россиянина в Лондон. Но в самом визовом отделе британского посольства пришлось пережить унизительную беседу-допрос по поводу того, для чего я еду в Лондон, что собираюсь там делать, с кем встречаться, не везу ли я венерические болезни или наркотики. Порой хотелось послать по-русски сверхбдительных и идиотски доверчивых чиновников - ну кто бы им признался, что виза ему нужна для того, чтобы провести пару килограммов героина в столицу Великобритании?! Однако я соблюдал предельную политкорректность - уж очень хотелось взглянуть на страну, чей язык я зубрил с пятого класса и до седой бороды, страну, знакомую по трагедиям Шекспира и детективам Конан Дойла, романам Диккенса и Олдингтона, по картинам, фильмам, анекдотам, учебникам истории и географии. Мне доводилась огибать Британию на подводной лодки с севера и проходить Ла-Маншем на надводных кораблях, видеть издали, в бинокль, знаменитые белые меловые скалы. Теперь же брезжила вполне реальная возможность вступить на землю железного Кромвеля и не менее броненосного Черчилля, полярного первопроходца Роберта Скотта и изобретателя паровоза Джорджа Стефенсона, Роберта Стивенсона, автора любимого с детства «Острова сокровищ», и адмирала Нельсона, и лорда Байрона, наконец, принцессы печального образа Дианы и…Колди Домерщиковой, урожденной Иден, родившей в феврале 1917 года в азербайджанском городе Гяндже мальчика по имени Питер. Наконец, все формальности были улажены и мой заграничный паспорт украсила британская виза.

Туманный Альбион задернулся облаками еще за час до подлета к Ла-Маншу.

«Не верю!» - сказал я фортуне, когда наш Ил-86 вынырнул из тяжелой сырой тучи прямо над центром Лондона и в иллюминаторе, как на обложке учебника английского языка, возникло здание Вестминстерского дворца с высоченной башней Биг Бена, выгнулась в скрепах великолепных мостов темно-серая Темза, открылись зубчатые башни Тауэра, стоящий против него крейсер вроде нашей «Авроры»…

Мог ли я подумать, скажем, в пятом классе, когда на парту впервые лег учебник английского языка с величественной часовой башней на обложке, или стоя на мостике подводной лодки, которая обходила страну вероятного военного противника с севера, прорываясь сквозь фареро-шетландский противолодочный рубеж, или собирая в не столь давние времена бесчисленные подписи на характеристику перед поездкой в братскую Болгарию, мог ли я подумать, что однажды вот так вот одним взглядом окину этот недосягаемый неприкасаемый непостижимый город?

ИЛ-86 величаво разворачивался над центром столицы. Увесистые турбогондолы на правом крыле размашисто качались над жилыми кварталами, парками, доками, рекой, потом они лихо пронеслись над шоссе -двухэтажный автобус резво проскочил под брюхом заходящего на посадку аэробуса - и, наконец, застыли над серой гладью крупнейшего в мире леталища - аэропорта Хитроу. «Хитровка», как сразу же окрестили его наши люди, москвичи.

Боинги, виражирующие над Темзой, выплывающие из-за главной часовой башни парламента - Большого Бена, - такая же привычная деталь лондонского пейзажа, как голуби на Трафальгарской площади или вороны над бастионами Тауэра. И только после печально известной авиакатастрофы в Иркутске, когда многоэтажный жилой дом протаранил воздушный гигант, лондонцы стали с тревогой поглядывать и на свое собственное небо. Все-таки нешуточное это дело, когда стотонные крылатые махины каждый час проплывают над крышей твоего дома, над кварталами густо населенного центра, над уникальными архитектурными ансамблями. Неизвестно, что там решат городские власти, но пока со всех направлений, по всем высотным эшелонам на Лондон движутся, заходят, снижаются лайнеры всех авиакомпаний мира. Дай им всем мягкой посадки, Боже! И да не дрогнет рука пилота на штурвале и не собьется глаз диспетчера на экране!

Лондонцам старшего поколения моторный гул за облаками будоражит память, в которую навсегда врезали свои звуковые дорожки эскадры гитлеровских бомбардировщиков. Натужно-ноющий вой перегруженных бомбовозов и сейчас еще можно услышать в военных музеях Англии, где весьма натуралистично воспроизводятся звуковые картины воздушной войны в небе Британии.

Лондон. Февраль 1998 года

Знакомиться с Лондоном я отправился без особого плана. Вышел наугад в центре города из станции метро «Пикадилли», и оказался перед памятником, на котором были выбиты очень родные слова: «Севастополь. Инкерман». Это был монумент королевским гвардейцам, которые штурмовали полтораста лет тому назад бастионы Севастополя. Вот и не верь после этого в Провидение! Ведь только что в Севастополе бродил по английскому кладбищу, восстановленному и приведенному в идеальный порядок силами местных энтузиастов.

То была последняя война, в которой русские и английские солдаты стреляли друг в друга. Потом, как бы ни враждовали наши политики, но в самых главных европейских и мировых войнах мы всегда оказывались вместе - будь то битвы с наполеоновской армией или сражения с войсками кайзера, вермахтом Гитлера.

На той же самой улице - Регент-стрит - я не смог пройти мимо бронзовой фигуры лыжника. Он стоял в неприметном и весьма затененном углу. «Роберт Скотт» - прочитал я на гранитном постаменте. «Сей памятник воздвигнут офицерами королевского флота». Капитан Роберт Скотт - один из покорителей Южного полюса планеты. Он погиб в том же роковом 1912 году, в каком безвестно сгинули и наши, русские первопроходцы в Арктике - Владимир Русанов и Георгий Брусилов. Эта печальная дата да неуемная жажда открытий роднят их, как побратимов. Роберт Скотт замерз в Антарктиде, не дойдя всего лишь одиннадцать миль до склада с продовольствием. Теперь он, бронзовый, навечно в сердце Лондона - на Регент-стрит… Жаль, что у нас не нашлось металла ни для Русанова, ни для Брусилова. Жаль, что не нашлось места для их пьедесталов ни в Москве, ни в Питере, ни в Архангельске…