Крах династии - Сергей Шхиян Страница 24

Такие жалобы человека с ее судьбой трудно обсуждать. Как я мог убедиться, Матрена была умной женщиной и, вероятно, очень болезненно переживала свой физический недостаток. Я попытался ее хоть как-то утешить:

— Думаю, многие люди с нормальным ростом завидуют твоему положению. К тому же в наше время быть царями слишком опасное ремесло.

— Да, слышно Самозванец идет на Москву, а московский народишко люто покойного царя ненавидит. К тому же подметные письма по всей Москве ходят, — неожиданно переменила она тему разговора. — Царицу жалко, голубиная душа! Ты сможешь им помочь?

— Я бы с радостью, да только чем и как!

— Вот и мне помочь нечем, — грустно сказала она, — гляжу на них, и сердце кровью обливается.

Мы помолчали. Вдруг Матрена тронула мое колено своей маленькой, детской рукой.

— А Ксении ты нравишься, я приметила!

— Что толку, ей сейчас не до того.

— Девка-то в самой поре, — продолжила говорить Матрена, — царь-то покойный ее за иноземных князей прочил, да все у него не получалось. Послов по разным государям засылал.

Мы помолчали.

— А пору сердце не выбирает! — вдруг сказала она.

— Тоже верно, — согласился я, — только я не иноземный князь, да к тому же женат.

— Это плохо.

— Что плохо? — невесело засмеялся я. — Что не князь или что женат?

— Все плохо. Чует мое сердце, быть беде.

Возразить было нечего. Она чуяла сердцем, а я знал по книгам. Да и так было видно, что не усидеть на престоле сыну Бориса. Чем-то тревожным и ядовитым был пропитан кремлевский воздух.

— И я сласти греховной не познала, и Ксения не познает, — продолжила карлица. — Видно, такова Господня воля. Останется царевна навеки девкой.

— Думаю, что не останется, — неохотно сказал я, зная легенды о судьбе царевны. — Только ничего хорошего для нее в этом не будет.

Карлица надолго задумалась, сидела со скорбным лицом, переживая то ли за себя, то ли за обеих вместе. Потом посмотрела на меня своим умными, проницательным взглядом:

— Ты бы, что ли, Ксению бабой сделал. Хоть попробует…

Ее предложение было так прямо и неожиданно, что я не сразу нашел, что ответить. Вернее будет сказать, вообще не нашелся, похмыкал, пошнырял глазами по стенам светлицы, потом уставился на стрельчатое окно с цветным стеклом. Было непонятно, от кого, собственно, исходит предложение, от маленькой доброхотки или самой принцессы.

— Ну, как, сможешь или оробеешь? — не дождавшись ответа, поинтересовалась Матрена.

— Этого Ксения сама хочет? — наконец спросил я севшим от волнения голосом.

— Какая же девка такого не хочет, да еще весной! — насмешливо, но неопределенно сказала она. — Ей, может, это самой невдомек, да только все у нас в одном…

— Да, конечно, любовь самое главное. Только…

Что «только» я не знал, потому фразу не договорил.

— Она-то тебе люба? — не услышав вразумительно ответа, Матрена пытливо посмотрела мне в глаза.

— О чем ты говоришь, мало сказать, люба…

— Так пади в ноги, попроси, чтобы смилостивилась, допустила.

Услышав такое предложение, я сразу успокоился, но и разочаровался. Похоже, инициатива исходила «снизу», и сама предполагаемая жертва моей сексуальной агрессии о планах придворной шутихи знать не знала, ведать не ведала.

— Ты знаешь, Матрена, что я сам родом с дальней Украины и в ваших обычаях не разбираюсь. Тем более, что с царскими дочками у меня пока знакомств не было Так что падать Ксении в ноги я погожу. К тому же, у вас здесь столько народа, что все равно вдвоем никогда не останешься.

— Невелика задача. Царевна к вечеру занедужит, ты останешься при ней, как прошлой ночью, а там как вам Бог даст. Постельничих девок я от нее отправлю, вот вы с ней и поговорите накоротке.

То, что Ксения к вечеру заболеет, кардинально меняло дело. Это могло говорить о том, что, возможно, Матрена действовала не только по своему разумению.

— Хорошо, только я не пойму, какая тебе от всего этого корысть?

— Нет в том корысти. Люба мне Ксения, знаю ее с младенчества. Хорошая она девочка. Пусть хоть напоследок любовь по согласию узнает.

На этой оптимистичной ноте наш разговор прервался. Царевна вернулась из церкви, и сразу же помещение наполнилось людьми. Я стушевался и присел в сторонке, исподтишка наблюдая, как она будет себя держать. Однако, если даже между Марфой и ней был какой-то сговор, заметить этого не удалось: взглядами они не обменивались и условных знаков не подавали. Да тому и не нашлось времени, царевна собиралась к обеду. На меня она практически не обращала внимания, что в связи с «открывшимися обстоятельствами» было вполне закономерно.

После обеда, который проходил по вчерашнему сценарию, царь прислал за мной того самого рынду, который утром не пропустил меня в его покои, с повелением немедленно явиться. Рынде на вид было лет шестнадцать, одет он был «как картинка», так что моя вполне нарядная одежда много потеряла в сравнении с его роскошной. По дороге к Федору я попытался познакомиться с красавцем-пажом, но тот смотрел пустыми, горделивыми глазами и на вопросы отвечал односложно, одними междометиями.

Родственники царя уже ушли. Федор сидел на лавке возле окна. Когда я приблизился, поднял на меня задумчивый взгляд:

— Садись, — пригласил он меня, жестом отсылая пажа. — Ну и как тебе понравилась Боярская дума?

— Ничего, Дума как Дума, не дерутся, и то ладно.

— Не скажи, у нас всякое бывает. Иной раз так друг друга за бороды таскают, что волосы во все стороны клочьями летят.

— Ну, это и в наше время случается.

— И как тебе показалось, — оставив обсуждение процедурных вопросов, перешел к интересующей теме царь, — соблюдут бояре присягу?

— Мне показалось, что нет, — прямо ответил я. — Да, думаю, ты это и сам почувствовал. Большинству хочется нового царя. Тебе докладывали, что говорят о Самозванце в городе?

— Был дьяк разбойного приказа, сказывал, в Москве все спокойно.

— Врет, наверное, или боится говорить правду.

— А вдруг и правда все обойдется?

— Блажен, кто верует. Поживем, увидим. Рассказал своим родственникам?

Федор кивнул.

— И что они?

— Боярин Матвей Михайлович не поверил, а окольничий Никита Васильевич сказал, что тебя подослали от Самозванца, меня смутить. Посоветовал забрать тебя в разбойный приказ и пытать, кто этой крамоле научил.

Говоря это, молодой царь как бы невзначай посмотрел на меня пытливым взглядом. Стало ясно, что внутренне он еще до конца не определился и втайне надеется на то, что я не тот, за кого себя выдаю. Я не стал поддерживать его в спасительном заблуждении.